Кентавромахия - [14]

Медленным пространством,

Жёлтой немотой.

13 февраля 1972

АМНЕРИС

Узкие детские груди,

Боль, унижение, страх.

Звёзды печальны, как люди,

В этих роскошных садах.

Ночь промелькнёт, неизменный

Ра возродится, а ей

Нужно прислуге надменной

Скорби не выдать своей.

Боли своей ежедневной

Не с кем тебе разделить.

Милая! Тяжко царевной,

Легче невольницей быть.

24 февраля 1972

* * *

Зима не кончилась в апреле.

Апрелю не было конца.

Деревья медленно старели

И цепенели небеса.

И даже к середине мая

Не изменилось ничего —

Но эта пауза немая

Не обманула никого.

О, эти голые дороги

И ощущение вины!

Куда запропастились боги?

Не получается весны.

26 апреля 1972

Я ЧИТАЮ СТИХИ

Я говорю: — Афины, этот спрут... —

И чувствую: сейчас меня попрут.

И сзади шёпот: — Брось, а то попросят.

У нас стихотворений не выносят!

4 июня 1972

* * *

Мне снилось что-то гордое сегодня:

Как будто я — совсем уже не я,

А некий гений, мученик, судья...

Судьба непарная. Ошиблась сводня.

Должно быть, мне чужой прислали сон.

Увенчанный известностью вселенской,

Заказывал такое Вознесенский,

Да адрес перепутал почтальон.

2 июля 1972

* * *

Материя, пространство, время,

Энергия... неужто всё?

Над категориями всеми

Слышно молчание Твоё.

И слово медлит в повтореньи,

И с нами истина хитрит,

И где-то в пятом измереньи

Моя крылатая парит.

3 июля 1972

* * *

Не оттого ли, что ты — в Коктебеле,

Так беззащитен и тонок

Город в своей полуночной купели —

Мои безымянный ребёнок?

Писем не пишут из Гипербореи:

Сердце не сосредоточить.

Мчаться в Тавриду — скорее, скорее!

Лишь бы тебя не просрочить.

Город укутан в своей колыбели

Ворохом белых пеленок,

По небу ходит в твоем Коктебеле

Мой белолобый телёнок...

15 июля 1972

* * *

О. М.

Поэт дурачился с пространством,

Захлёбывался высотой

И упивался постоянством

Своей иронии святой.

И в откровеньях неумерен,

И неумерен в прямоте —

Он был мучительно уверен

В своей конечной правоте.

18 июля 1972, Коктебель (Орджоникидзе)

СРЕДНЯЯ КОСА

Такая удивительная тишь,

Что, кажется, по воздуху летишь

К под тобою — чаек голоса

И этот остров, Средняя коса,

Где мы застряли между двух морей:

Сидим в Боспоре, в тех гипербореях,

Откуда греки плавали в Пирей,

Где турки русских вешали на реях...

Как даль ясна! Как вечность далека!

Полуоткрытый клювик кулика,

Нелепый, будто вымолвивший слово...

Как сладок ветер, дующий с Азова!

21 июля 1972, Керчь, Средняя коса

* * *

Я не узнал тебя, Пантикапей!

Не угадал тебя, неблагодарен,

В глухом краю кошмарных эпопей,

Где Корчев Керчью окрестил татарин.

Здесь ласточки кружатся надо мной,

Над кранами, причалами и доком,

Трусливый пёс бежит к вокзалу боком,

И море спит белёсою стеной.

Я не узнал тебя, мой давний бред,

Но памятью я от тебя завишу,

Я твой тревожный древний воздух вижу

И тёмных былей различаю след.

21 июля 1972, Керчь, Морвокзал

В АРХИПО-ОСИПОВКЕ

Надкусываем километры,

Наматываем серпантин.

Крутые кавказские ветры

Срываются с горных плотин.

И дождик, весёлый и смелый,

Вприпрыжку бежит по шоссе,

А следом автобус бестелый

Бесшумно летит в Туапсе.

22 июля 1972, Архипо-Осиповка

* * *

Господи, сколько свободы

Или — точнее — любви

Выпало мне от природы

В лучшие годы мои!

Ибо любовь и свобода —

Это и хлеб, и вино,

Это и дом, и работа —

Это и вправду одно!

28 августа 1972

У МОГИЛЫ Я. Р.

Притихшие выси и воды

Проститься со мной позови.

Я — только личинка свободы,

И, значит, личинка любви.

Об этой любви памятуя,

Берёзы стоят в забытьи,

И вечнозелёная туя

Пустила чешуйки свои.

29 августа 1972

* * *

Ты, человек, таинственный сосуд,

В себе замкнувший разума сиянье

И творчества неистребимый зуд,

Ты так же сложен, как и мирозданье —

Пока тебя в клочки не разнесут!

1 сентября 1972

ЭПИГРАММА

Я понял, критик мой блестящий,

Что я поэт не настоящий,

А настоящий — это тот,

Который книжки издаёт.

9 сентября 1972

* * *

Умер старый холостяк.

За день до своей кончины

У приятеля в гостях

Был он весел без причины,

Толковал о новостях.

В день кончины на работе

Суетился, был на взводе,

Всем запомнился — в очках,

С важной миной деловитой,

С плоской лысиной сердитой,

С белой паклей на висках.

Вечером в своей квартире,

Ворот расстегнув пошире

И в пижаму облачась,

Сел за чтенье... В этот час

Был один он в целом мире.

Спохватились к четвергу.

Слесарь, вызванный с завода,

Справился с замком в два счёта.

Он лежал ничком у входа,

Точно рухнул на бегу.

Я с беднягой не был дружен.

Мой поклон ему не нужен.

Как сказать ему: прости?

Как связать теперь людские

Наши судьбы городские

И несчастье отвести?

11 сентября 1972

* * *

Котёнок с перебитой лапой

Орёт протяжно из кустов —

И я над этой жизнью слабой,

Стыдясь, расплакаться готов.

Пусть это жалкое увечье —

Ловушка чувству, западня,

Но, право, горе человечье

Не больше трогает меня.

12 сентября 1972

* * *

Моя одержимость спасает и губит меня.

Питает решимость, не знает ни ночи, ни дня.

Но вот мне уступка: в чаду беспризорных недель

Я выжат, как губка, и брошен на сутки в постель.

В бреду полусонном обрывки видений слежу:

То пешим, то конным, то пьяным себя нахожу,

Сквозь дымку историй я женщину вижу во сне

В платочке, который хранить полагается мне.

Блаженная пытка! Пространство, как сливки, слито

В мой дом до избытка, со мной завернулось в пальто,