Кентавр vs Сатир - [38]

Вложенные сны

Снилось, что я сплю, а рядом перешёптываются. Чуть приоткрываю глаза на свет, у окна стоят двое. Мой друг Данил, убитый летом 2000-го, и Оля Спичак, любимая однокурсница, — она когда-то приехала поступать из райцентра, всего добивалась сама, очень много работала, — осенью 2004-го передали: внезапный инсульт, умерла.

Замечают моё движение, и Данил произносит: «Тише, он нас может слышать». Я делаю вид, что продолжаю спать, но и на самом деле засыпаю.

Квартет на конец света

На третьей части Мессиана — соло кларнета, «птичьей пропасти» — заплакала и вышла из зала женщина.

После концерта мы с музыкантами и Корнелией, местной журналисткой, собрали корзину с бутербродами и вином. Доехали до моря, где ещё угадывалась полоска заката. Сдвинули в кружок плетёные пляжные кресла и сидели, пока не замерзли. Среди нас был внук Бальмонта, запросто говоривший: «Ах, когда дедушка был болен… но ещё до того, как у него случился срыв и он выбросился из окна третьего этажа». А я в пику рассказывал, что «Конь блед» Брюсова гениальнее всего Бальмонта.

Под ногами, незадолго до того, как мы отправились обратно, мелькнула тень. Думали, что запах нашей снеди привлёк собаку. Но это была лиса! Хвостатая и рыжая, что было прекрасно видно в подсветке мобильных телефонов. Она не очень боялась нас и удалилась, лишь когда ей очевидно наскучили наши «кыс-кыс, лиса» и «ну дай тебя погладить».

Ханс Касторп и другие

Ничто не раздражает так сильно, как собственная физическая слабость. Каждое движение и движение мысли даются неимоверным трудом. Зато я стал обладателем низкого хриплого голоса. Говорят, сексуального.

Мой сосед по палате господин Савицки, родом из прусских помещиков и венгерских баронов, оказывается, воевал и был при этом одним из самых молодых (в восемнадцать) фронтовых командиров. Он сбежал в 1945-м из советской зоны к союзникам и сдался у них. Другой больничный сосед, югослав, неизменно панибратствовал и своеобразно, с неотвязными цыганскими интонациями, шутил: «Ну друг Савицки, скажи, а стрелять тебе приходилось?» — «Так война была…» — «А сколько русских ты убил?»

«Я не считал», — спокойно признаётся герр Савицки.

Сначала из палаты выписали югослава, а потом меня. На освободившееся место привезли немецкого студента, который весь день смотрит телевизор и не разговаривает с соседями. Герр Савицки без меня — но особенно без югослава — скучает.

* * *

Меня на неделю выписывали, но снова положили в ту же больничную палату. И господин Савицки тут же, только ещё ослабел. При этом много капризничает. Бросил едой в нового общего соседа, весельчака, который всех ободряет и настаивает, чтобы мы подчищали обеденные подносы.

Позавчера господину Савицки подтвердили, что у него на фоне пневмонии развился рак, уже в легких, печени и где-то ещё. Савицки не понимает или отгоняет от себя это. Приходила жена — взбодрился и сказал ей, что готовится к выписке. Я слушал и не знал, как себя вести. Водил его утром на рентген. Господин Савицки по секрету жалуется, что сёстры подглядывают за ним, когда он моется.

Дождь

После работы бежал на Юнгфернштиг через парк мимо кино «Синемакс». Собирался дождь, отсюда спешка. Ветер поднял пыль, глаза полуприкрыты. Чуть не столкнулся на дорожке с парнем. Он подмигнул. Я не сразу сообразил, прошёл и лишь потом оглянулся. Парень лет двадцати пяти в обтягивающей безрукавке. Замедлил шаг, тоже оглянулся. Я свернул на боковую дорожку. Парк редкий, всё на виду. Только боковая стена кинотеатра создает некоторую защиту от улицы.

Давно, пару недель, наверно, у меня не было в не-специальных местах. В общем, мы друг друга правильно поняли. Только в тот момент, когда он присел передо мной и занялся отсосом, дождь хлынул-таки. И ещё оказалось, что рядом с нами какая-то серая дверь (служебный вход в кафе?). Она неожиданно открылась и тут же снова захлопнулась. Не знаю, ливень кого-то напугал или мы. Тем не менее всё прекрасно получилось. Мы побежали в противоположные стороны к разным станциям метро. Я — застёгивая на ходу рубашку и пытаясь раскрыть зонт. Меня ещё нагнал какой-то мужчина. Но оказалось, из чистого любопытства: «А я вас видел. Вы кончить успели?» Зонт схлопывается, такие ветер и дождь. «Schon. Всяко», — гордо отвечаю я.

В метро обнаруживаю, что я насквозь вымок. Объясняю немецкому другу, о чем будет моя книга: «Главный герой раньше вел беспорядочную жизнь, а после ряда испытаний остепенился». — «Ты точно уверен, что это будет кому-то интересно?» — спрашивает друг.

Воскресенье

Оказалось, что немецким фермерам нельзя продавать парное молоко — только пастеризованное. Но всё равно наполнить за несколько центов бутылку из-под минеральной на подворье, где телята норовят зажевать рукав майки, где разгуливают ленивые кошки и пахнет всё так по-настоящему, для человека культуры урбанистической кажется просто чудесным. Пить крупными глотками.

В одну сторону один из нас — прекрасных, вдохновенных и загорелых — доехал на роликах, временами на буксире, держась то за один, то за два велосипеда; обратно — на багажнике, как только позволили рельеф и дорожная ситуация. Мартовский Рейн быстрый и ещё обжигающе холодный, а на озерах вода уже прогрелась.