Кентавр vs Сатир - [11]

Здорово, Андрей, дико рад увидеть твой мейл в своём вновь обретённом ящике. Вот проснулся — скажешь ты — и не ошибёшься. Я пробудился от долгого сна и первым делом пишу тебе — такому, какой ты есть — шагающему по линии прибоя в плавках и пиджаке…

Поздним вечером за две недели до этого (видимо, не обошлось без банкета) по пути с журналистского задания я вышел на остановочной платформе «Обское море» и зачем-то попёрся пешком — с портфелем и при галстуке — до «Береговой». Сентябрьский ветер поднимал сильные волны, я снял брюки. Шлёпал по кромке воды, распинывая коряги. Просто необитаемый остров, никаких следов человека, если не считать полуразмытых пепелищ костров и пары палаточных кольев… Но где-то за собачьим пляжем я по рассеянности чуть не столкнулся со спускающимся к воде человеком — светлым и длинноволосым, раскуривающим «Беломор». «Ты уже купался?» — запросто заговорил он.

Мы плавали в холодной воде, а потом скакали, кувыркались и носились по берегу, чтобы согреться. Я отхлебывал что-то горькое из металлической фляжки и жадно курил. Так произошло знакомство с Антоном — мы расстались после бесконечной прогулки и первенства по академическому гону где-то неподалёку от университета лишь под утро.

Это длинная история, рассказывать которую в такую ненастную сырость и слякоть просто рука не поднимается. Я как-то записывал отдельные впечатления и мысли по поводу происходящего, но ворошить их означает насморк, простуду и бред сивой кобылы. Немного о себе: в остальном кризис жанра. Бросил заведение свое полотёрное. Но лёд тронется. Рассказы понравились. Шли ещё! Да вы, батенька, эстет — так говорил Заратустра, спустившись наутро с гор и увидев на площади у булочной серебряного голубя стрелецкой казни. Не читал ли ты когда-нибудь митьковские сочинения о похождениях штандартенфюрера СС майора Исаева фон Штирлица в 3-х томах?

Две недели после памятной ночи на водохранилище Антон не мог вспомнить пароль от своей электронной почты. И с контрольным вопросом про «фамилию матери» не получалось. На четырнадцатый день Антон попробовал ответить «Лилит». Так возник наш маленький союз читателей (и чуть-чуть писателей).

Его заседания чаще проходили на свежем воздухе. Вот мы перебираемся по обледеневшему трубопроводу через овраг. В нескольких метрах под нами — вырубка, мусор, торчащая арматура. Останавливаемся на середине, усаживаемся и открываем ключом бутылку девятой «Балтики». До хрипа спорим, что за люди проживают в Целебееве. Незаметно темнеет — и пора уходить. Подошвы соскальзывают. Идём мелкими шажками, пока не падаем, обнявшись, в снег. Какое облегчение.

Самый большой и знаковый трип был совершен нами в тридцатиградусный мороз с посещением нескольких — хмурых и норовящих поскорее распрощаться — друзей. Ах, Анечка, разве можно было ревновать к Антону? Или тебе пришлось не по душе, что мы притащили из ванной комнаты по эмалированному тазику и устроили рыцарский турнир? Гоша, нежный Гошечка, мы столько с тобой пережили… когда я заступался за тебя перед гопами, дело оканчивалось повреждёнными зубами, а вот ты до сих пор сохранил свою робкую улыбку… Как ты мог назвать Антона пьяным бомжом и выставить нас на улицу в поздний час, когда уже не ходит метро?

Дотащившись по Октябрьскому мосту — и там же разбив последнюю бутылку — на левый берег, мы столкнулись с перспективой обморожения. Дремавший у автобусной остановки таксист требовал набросить десятку-другую и, убедившись в нашей неплатёжеспособности, прекратил общение. «Какой мелочный, мелочный человек», — был уверен Антон. Вместе мы подняли на руки мусорку типа «урна обхарканная» и мстительно опрокинули её содержимое на капот машины.

Водила заорал и выскочил, вернулся прыжком в машину и рванул за нами — через тротуар по пустырю. Мусор разлетался по сторонам, лепился к лобовому стеклу. Мы завернули в маленький переулок. Машина ещё не появилась из-за угла, но спрятаться было совершенно негде: бронированные двери подъездов, пятачок с помойкой и детской площадкой. В одной из пятиэтажек на следующей улице дверь оказалась открыта. Мы забежали на верхнюю площадку и наблюдали через полузакрашенное окно, как наш приятель мечется в бессильной злобе по двору.

«Мой дорогой друг Андрей, разреши поцеловать тебя, чтобы запечатлеть этот прекрасный момент!» — произнёс Антон. И я потянулся к его губам. Через минуту он встряхнул головой и задумчиво провел пальцами по своему рту: «А разве мужчины так целуются?»

Мы засыпали в обнимку дома у моих родителей. «Андрюха, я люблю тебя», — хлопнул он меня по плечу.

Даже когда Антон понял, что я хочу трогать, обнимать его и вообще проводить с ним всё свое время не только как с другом, но и как с мужчиной, он отказывался верить, что я-то и есть злобный гомосексуалист, о которых сочиняют сказки.

Аристократ духа, забулдыга, — «ну и что, закодировался, просто посидишь с нами», — физик, — продукт академгородковского распада. На очередном витке я наконец понял, что должен беречь себя… Фатальное несовпадение кодировок.

У меня есть одна, всегда с тех пор путешествующая со мной, безделушка. Бездомный и безалаберный Антон подарил мне на день рождения — с Катей, Григом, Кириллом и святым Валентином — маленького терракотового Мастера чайных церемоний — символ очага, гостеприимства и плавного течения времени.