Кенийские сафари - [12]

Но местных жителей не удивляет дивный цвет нефрита, которым переливается обласканный солнцем водоем среди черной пустыни. Они называют озеро Бассо-Нарок — «черная вода», потому что под вечер, когда солнце уходит за цепи лиловых вулканов, воды озера, отразив их, делаются черными. Потом сумерки сгущаются, черная вода сливается с черными берегами. И если смотреть на озеро сверху, с вершин гор, по которым самбуру и туркана гоняют свои стада, то Бассо-Нарок кажется огромным черным провалом посреди земли. Светится лишь центр этой дыры, гористый островок Нанет: вершины его скал перехватывают последние лучи уже скрывшегося светила. Этот островок у туркана считается священным. На нем живет один из подручных их верховного божества Нк-хайи, которого называют Акудж - Сила. По утрам, просыпаясь, Акудж начинает дышать. Так поднимается ветер — сирата сабук, который прогоняет ночь и вновь делает озеро светлым и теплым.

Этот ветер действительно с поразительной пунктуальностью почти каждое утро десять месяцев в году поднимает вой в горах, сгоняет ночевавшие на них облака и расчищает небо. Просвистев в лощинах, он обрушивается на озеро, вызывает страшные шквалы и, как мне всегда казалось, пытается разрушить горы, стиснувшие озеро. Люди здесь никогда не отправляются с утра в плавание. Наученные горьким опытом крокодилы еще с ночи уплывают подальше от берега куда-то на острова и возвращаются обратно для приема солнечных ванн лишь тогда, когда ветер совсем стихает. Скорость сирата сабук может достигать полутораста километров в час!

Для новичка эти утренние ураганы на озере Рудольф обычно заканчиваются весьма трагично. Один швед рассказывал мне, как провел два дня в вынужденной «подводной экспедиции», разыскивая ключи от автомашины, которые ветер на его глазах поднял с капота и утопил в озере. Другой мой знакомый чуть было не утонул сам, когда его палатку, стоявшую над озером, внезапно опрокинуло и вместе с хозяином понесло вниз. Спасло то, что обычно очень омрачает существование на Рудольфе, — острые, длинные камни. Один из них пропорол палатку насквозь; и она повисла над обрывом.

Мы же отделались не столь серьезными злоключениями. Улетела канистра, в которой было литров десять драгоценного здесь бензина. Подхваченный ветром камень наградил Питера здоровым синяком на плече. Ну и, конечно же, наши глаза. Они каждое утро наполнялись песком и требовали основательной чистки.

Только к концу третьего дня, когда справа за горизонтом исчезло озеро, пропали горы, поредели и помельчали глыбы туфов и машина понеслась по гладкой соленой корке пустыни Чалби, вновь появились признаки людей. Начали попадаться покрытые шкурами шатры габбра, несколько раз полуобнаженные мужчины с копьями наперевес, подойдя к обочине дороги, жестом просили остановиться. Когда мы притормаживали, они смущенно улыбались и бормотали лишь одно слово: «маджи, маджи, маджи» (воды, воды, воды). Потом припадали пересохшими губами к привязанным у нас на капоте брезентовым мешкам с водой и долго жадно пили.

Останавливались на несколько минут передохнуть, благодарно кивали головами и вновь набрасывались на влагу.

Раскаленная, испещренная тысячами морщин-трещин, как будто съежившаяся, постаревшая земля. Ни одной даже высохшей травинки не попалось нам на почти шестидесятикилометровом отрезке пути через Чалби. Зато встретились коровы, у которых уже не было сил подняться и уступить дорогу машине, скелеты коз и ишаков у обочин, два страшных, навсегда врезавшихся в память стойбища кочевников-рендилле, чьи обитатели, шесть дней не бравшие в рот воды и потерявшие веру в спасение, легли один возле другого на обжигающую землю и, подставив головы беспощадному солнцу, начали молить аллаха о смерти. Мы отдали им почти всю свою воду, и они, увидев в нас посланцев всевышнего, начали бить ему поклоны…

Единственный зеленый оазис в этом обиженном природой крае — окруженный песчаными дюнами поселок Норт-Хорр. В нем есть полиция, лавка и, что самое главное, никогда не пересыхающий подземный источник, притягивающий в Норт-Хорр бесчисленные караваны верблюдов. Габбра гонят их сюда с севера, рендилле — с юга, а боран — с востока. Преодолев десятки километров пышащих жаром камней и песков, верблюды, попав в Норт-Хорр, не дожидаясь, пока их развьючат, бросаются в лужицу-пруд, рожденный источником, и, расталкивая друг друга, стараются хоть на несколько минут лечь в воду. Потом долго, до изнеможения, пьют, вытянув к воде длинные шеи.

Закутанные в иссиня-черные буибуи женщины (на кенийском Севере только они водят караваны) понимающе ждут, пока животные утолят жажду. Потом снимают укрепленные на верблюжьем горбу два огромных калебаса, сплошь оплетенных бечевой, наполняют их водой из той же лужи, навьючивают драгоценный груз на дромадеров и отправляются обратно в свои жилища среди пустынь. День и ночь непрерывной вереницей идут в оазис и из оазиса груженные водой караваны. Только не у всех кочевников в этих местах есть верблюды и не всем женщинам всякий раз удается дойти до Норт-Хорра…

Удивительное дело, но люди в этих засушливых местах ищут воду среди пустыни, зачастую игнорируя существование рядом Бассо-Нарок. Более того, они живут в пустыне и избегают селиться на его берегах. Причины? Я часто спрашивал об этом местных жителей и всегда получал от них примерно один и тот же ответ: «Мы — люди пустынных равнин. Мы любим жить там, где можно пойти направо и налево, вперед и назад. А длинное озеро мешает нам делать так. Оно разрешает ходить лишь в трех направлениях. Поэтому, когда в равнинах иссякает вода, мы пригоняем к озеру скот, но живем в пустыне».