Кенигсмарк - [25]

— Тарасу Бульбе? — спросил я. — Это её лошадь?

— Да. Противный маленький дикарь, как видите. Лохматый, как коврик перед кроватью. Она привезла его из волжских болот. Это противное, злое и упрямое животное. Одна только герцогиня и умеет ездить на нём. Он кусается, и конюхи в вечном страхе за свои физиономии. Но она делает с ним всё, что ей угодно… Теперь замолчите и смотрите.

Гусары тронулись крупной рысью, чтобы выстроиться за драгунами, которые в свою очередь выстроились за пехотою.

Король Вюртембергский и генерал фон Эйхгорн расположились у эспланады, спиной к нам и лицом к великому герцогу и к герцогу Иоахиму, которые, с другого конца эспланады, представляли им дефилировавшие войска.

Великая герцогиня ехала между полками. Маленький Гаген, более чем когда бы то ни было напыщенный, казалось, был на седьмом небе. Слепая злоба поднялась в моей душе против этого лейтенанта.

Дефилирование войск кончилось. В то время как великий герцог Фридрих-Август и герцог Иоахим приближались к эспланаде, чтобы присоединиться к королю Вюртембергскому и генералу Эйхгорну, оба кавалерийских полка сгруппировались на том месте, от которого они только что отъехали, и стали приготовляться к заключительной атаке.

— Внимание, мой друг, вы сейчас увидите казацкую лаву, — сказал мне Марсе.

Справа синий полк, слева красный, несколько поменьше численностью. Впереди в двадцати шагах два всадника, почти рядом.

Толстый гнедой конь полковника Беккера беспокойно храпит. Тарас Бульба стоит, как вкопанный.

Прислонившись к балюстраде, Мелузина фон Граффенфрид смотрит пристальным и рассеянным в то же время взором.

Две сабли взвились, и в мгновение, со страшным шумом, лавина понеслась.

Теперь только одна лошадь летит впереди всей конницы: это — Тарас Бульба. Сколько всё это продолжалось? Может быть, десять секунд. И вдруг три тысячи лошадей с тремя тысячами всадников, как вкопанные, останавливаются перед трибуной. Ржание, треск подков. Земля готова была разверзнуться.

А слева, шагах в пяти-шести от трибуны, я увидел великую герцогиню, с поднятой над головой саблей, в тот момент, когда её конь застыл, взвившись на дыбы. Эта бешеная скачка не вызвала ни малейшей краски на её бледном лице. Огромная чёрная папаха совершенно закрывала её волосы. Зелёные глаза её сверкали. В этот момент эта женщина-воин была прекрасна, как Мюрат.

Она улыбалась нам.

Мелузина фон Граффенфрид, Марсе и я впервые издали бурный крик восторга. Подхваченный толпой, он эхом разнёсся по всей площади и превратился в шумную овацию.

В этот момент Тарас Бульба опустился на передние ноги. Трепля по шее своего коня одной рукой, Аврора фон Лаутенбург протянула другую королю Альберту; он снова поцеловал её.

Когда я возвратился к себе, Людвиг вручил мне пригласительную карточку на обед, в восемь часов, в зеркальной галерее; обед давался в честь короля Вюртембергского и генерала Эйхгорна. Третий стол, 23 — е место.

Всю остальную часть дня я провёл у себя, наедине со смутным каким-то сокровищем; я раскрывал книгу за книгой, но не мог читать.

В семь часов я вышел в парк. За два часа до этого я слышал звук рогов; сначала они доносились издалека и постепенно замерли в овраге, где течёт Мельна. Там закончилась охота, которую вели король и великая герцогиня.

Дворец сверкал огнями. Сквозь широкие окна галереи я видел длинные столы, уставленные хрусталем и декорированные цветами.

К обеду была приглашена большая часть высших чиновников и всё лаутенбургское офицерство. Двенадцать столов было накрыто на триста кувертов.

Я занимал место между батальонным командиром драгунского полка и женой одного советника двора. Они мне не сказали ни слова во всё время обеда.

В антрактах в зале совета играла музыка 182 — го полка.

Я не видел ни великой герцогини, ни короля, ни герцогов, так как первый стол был скрыт от меня цветами.

Под гул чоканья и тостов я тихонько встал из-за стола, и, пройдя через зал совета, вышел в парадный зал; здесь я решил дожидаться выхода высочайших особ.

Погружённый в размышления, я услышал вдруг певучий голос:

— Ну с, господин Виньерт, что означает это уединение?

Это была Мелузина фон Граффенфрид. Мы были одни в огромном зале.

— А вы сами, мадемуазель?

— Я — другое дело. Великая герцогиня просила меня заглянуть сюда до выхода. Лакеи так бестолковы. Она любит, чтобы цветы были хорошо расставлены.

И действительно, зал был великолепно убран цветами. Тут были лиловые ирисы и жёлтые розы, но какие огромные, какие прелестные! Ничего подобного нельзя себе и представить.

— Это её родные цветы, волжские ирисы и дагестанские розы. Каждый месяц ей привозят их чуть ли не целый вагон. Она говорит, что здешние цветы кажутся ей жалкими. Не правда ли, они очень красивы?

— Она и сама очень красива, — сказал я, не отдавая себе отчёта в том, что говорю.

Моя собеседница посмотрела на меня и улыбнулась.

Мелузина фон Граффенфрид была одета в атласное платье цвета слоновой кости с тюлевой туникой, вышитой переливчатым жемчугом. Никаких драгоценностей, и только её розовое жемчужное ожерелье обхватывало матовую шею.

С лица её не сходила улыбка; она дышала вся какой-то благоуханной и беззаботной истомой.