Кембрийский период - [43]

В головах сидела Бриана. И осторожно массировала руку сиды. Сломанную, разумеется. Рука болела. Зато гематома почти ушла, и костная мозоль, по словам Брианы, формировалась правильно и быстро.

— Морриган нападала на Кухулина трижды, — рассказывала Немайн, — и каждый раз когда он бился с другим воином. Первый раз обернулась коровой, и попыталась боднуть героя. Кухулин сломал ей ногу, но отвлекся и был ранен. Морриган, однако, подстерегла его в воде. Обернулась угрем — а это умно, у угрей-то все тело — один хвост, значит, ей не было больно, и не мешала сломанная нога. Хвост-то Кухулин ей и отдавил, но опять был ранен. В третий раз богиня превратилась в волчицу — а вот это была промашка! Волк на трех лапах да с изломанным хвостом — жалко выглядит, но Кухулин ей еще и глаз выколол. При этом снова был ранен…

— Так и ты, Учитель? — вот именно так, и не иначе, в мужском роде и с большой буквы. — Варварский герой ударил тебя, сломал руку, но ты его ранила?

— Так, да не так. Норманн отвлекся — и был убит. Королем Гулидиеном.

— Так он с ним дрался после.

— Именно. Если бы я меньше продержала варвара под стеной, он успел бы уйти — если был не дурак. А дурак сжег бы предместье, а уйти не успел. Но вождю норманнов было до Кухулина далеко. Ирландец ведь и Морриган к себе не подпустил, и другим себя убить не позволил. У-у-у-уй!

Клирик не удержал стона. Бриана нажала куда-то не туда, и руку прострелило болью от пальцев до плеча.

— Терпи, — ученица лекаря и не подумала приостановить пытку. — с массажем и опухоль быстрей сойдет, и кость крепче схватится.

— Очень больно? — поинтересовался Тристан, — мне еще костей не ломали.

— Радуйся, — откликнулся Клирик, — а у меня и раньше переломы случались… Есть с чем сравнить. Знаешь, на этот раз менее больно. И Бриана хорошо справляется. Если сравнивать с костоправами, у которых мне доводилось лечиться.

То ли вереск оказался тем еще дурманом, то ли у эльфов болевой порог повыше. Чего Клирик пока не замечал.

— Уже все, — Бриана сноровисто восстанавливала повязку, — на сегодня, конечно. Отец говорит, через неделю можешь вылезти из постели. Но никакого фехтования!

— Ну теорию-то можно!

— Нельзя. Увлечешься, начнешь показывать…

Немайн даже вздохнуть тяжко не могла — больно. Клирик констатировал — придется менять планы на менее обременительные.

С изучением клановой родни и законов о колдовстве пришлось подождать — к Немайн, наконец, прорвался сэр Кэррадок. На втором этаже "Головы Грифона" разыгралась милая сцена, достойная пера сэра Томаса Мэллори и других артурописцев. Парадно одетый рыцарь — не в турнирных доспехах шестнадцатого века, разумеется, а в удушающе жаркой по летнему времени шерстяной тоге — при всем честном народе валится белыми штанами на пол перед ложем прекрасной — хотя синемордой и кошкоухой — дамы, та благосклонно внимает нижайшей просьбе простить допущенную в пылу битвы некуртуазность. И, стыдливо зардевшись, благородно освобождает галантного кавалера от невеликой вины. Клирик чуть сам слезу не пустил, представив сцену со стороны. Хотя румянец был вызван еле сдержанным приступом смешливости. Ибо сэр Кэррадок, чисто выбрившись — с местными бритвами немалый подвиг, который Немайн успела пронаблюдать в исполнении Дэффида — расчесав и закрутив кверху роскошные усы, вычесав и собрав в хвост длинные волосы, нацепив полдюжины самоцветных перстней и расшитую черным жемчугом рубаху, не забыл плотно закусить мясными шариками с чесноком. Его вины тут не было: камбрийские дамы любили чеснок ничуть не меньше кавалеров. Да и Клирик как раз собирался отдать должное блюду, состоящему из чеснока и лука в большей степени, чем из номинально главного компонента — баранины. Но все равно получилось смешно. Приземленный запах против возвышенного образа.

Неделю спустя Кэррадок перехватил Немайн, когда та выползла в город — солнышку порадоваться. Долго ходил вокруг да около. И — попросил снять заклятие. Снова пришлось быстро думать. С точки зрения Клирика, ничего страшного не произошло: банальная влюбленность. Рослый и плечистый Кэррадок Вилис-Кэдман оказался одним из нередких доказательств взаимного влечения крайностей, поскольку и до того заглядывался на девушек низеньких да худеньких. Впрочем, до действительно серьезных намерений дело пока не доходило. Закаленному в походах и пограничных стычках бойцу было на вид около двадцати пяти, по меркам темных веков — человек средних лет, но жены себе рыцарь пока не нашел.

И вот человек, прожив жизнь до половины и ни разу не испытав страстной любви, принял выброс гормонов за сглаз. И был почти прав. Действуют они на те же рецепторы, что и амфетамины — а те, безусловно, наркотики. То, что рыцарь, заметив измененное состояние сознания, пришел к выводам, обычным для своего времени, удивления не вызывало.

Клирик попробовал разобраться с вопросом логически. Объяснил, что в магии — ноль. И что, обладай Немайн свойством влюблять в себя людей, не приходилось бы их пугать. Довод подействовал: Кэррадок решил, что, в таком случае, его заколдовали другие фэйри. В наказание за проступок перед собственным кланом. Клирик предложил подождать епископа, который изгонит волшбу. Увы, Кэррадока в детстве уже возили по епископам да святым местам — надеялись исправить зрение. Не помогло.