Кельты анфас и в профиль - [77]
Вернемся к эпизоду, с которого началась эта книга, и вспомним двух студентов из московского автобуса. Мы как-то уже привыкли к тому, что студентам чуть ли не свойственно слегка увлечься кельтским фолком, хотя бы раз принять участие в праздновании дня святого Патрика и повесить на рюкзак брелок в виде трилистника или трискеля, трехкрылой завитушки, старого символа, встречающегося еще на мегалитических памятниках, а ныне обозначающего Святую Троицу. Не то чтобы все через это проходят, но никого таким увлечением не удивишь. Удивительно другое: как и по каким причинам мода на все кельтское докатилась до нашей страны и так прочно здесь укрепилась?
…Как-то я в очередной раз собиралась поехать в Бретань и спросила у дочери, что ей оттуда привезти. Оторвавшись на секунду от журнала «Твой стиль», она ответила:
— Привези мне какое-нибудь кельтское украшение. Ты знаешь, сейчас это так модно!
Моментально почувствовав себя старой калошей, которую просто-таки необходимо просвещать на предмет модных трендов, я возопила:
— А ты-то знаешь, кто у нас в стране эту моду начал?! У кого было чуть ли не первое на филфаке МГУ колечко с трискелем и пряжка с узорами из книги Келлз?
— Чё, у тебя, что ли? — удивленно спросила юная леди. А ведь и правда, давно это было…
Все началось у кого-то в конце 80-х, у кого-то в ранние 90-е. Не важно, кто и когда первым «открыл» для себя кельтов. С одной стороны — хиппи и музыканты, путешествующие автостопом, завозили в Москву, Питер и другие города диски Chieftains, Clannad или Алана Стивелла, с другой стороны — «продвинутая» молодежь МГУ открывала для себя кельтские языки и литературу кельтских народов. Где-то эти две среды смыкались или, скорее, плавно перетекали одна в другую, и в результате кто-то пробовал спеть и сыграть те самые песни, что слушал взахлеб. Кто-то пытался понять, о чем поется в кельтских песнях, а кто-то не утруждал себя и придумывал свои слова — лишь бы на мелодию ложились.
Но до середины 90-х кельты оставались экзотикой, знакомство с которой было еще не модным, но уже достойным того, чтобы при случае быть упомянутым. Эдакий признак эстетствующего интеллектуала. Группы, играющие кельтскую музыку, выступали в немногочисленных ирландских барах и малоизвестных клубах, собирали всякий раз одних и тех же поклонников (как правило — друзей самих музыкантов), которые худо-бедно пытались изображать некое подобие ирландских народных танцев. Выглядело это диковато. И вполне вероятно, кельтская музыка так и осталась бы увлечением кучки фолк-чудаков, если бы не… Если бы не что, собственно?
И почему в какой-то момент кельты вдруг стали у всех на слуху? Как так получилось, что парад имени святого Патрика на Новом Арбате проводится с большей пышностью и при большем скоплении народа, чем аналогичное действо в самой Ирландии? Почему слушать кельтскую музыку стало чем-то абсолютно естественным для любого мало-мальски культурного человека студенческого (и не только) возраста? И как так получилось, что приезжающие в Россию жители Ирландии, Шотландии, Бретани и Уэльса недоумевают: откуда в России столько кельтухи и кельтятины? Почему у нас поются песни на ирландском и бретонском языках? Почему в одной только Москве несколько школ ирландского танца вполне высокого профессионального уровня? И почему интерес к кельтской культуре в России намного больше, чем на самих кельтских окраинах Европы?
Для того чтобы ответить на эти вопросы, мысленно перенесемся на десяток лет назад или чуть более того. Именно тогда кельтская музыка вышла из ирландских пивных типа «Рози О'Тредис» и маленьких, тогда еще мало кому известных клубов на сцену Центрального дома художника и другие более просторные площадки. Группы Puck-n-Piper, Telenn Gwad, чуть позже — Slua Si и легендарная Si Mhor вдохновили юношей и девушек не только на то, чтобы довести до белого каления представителей администрации ЦДХ скаканием в проходах между рядами под патриотические и любовные песни кельтов (вопиющее нарушение пожарной безопасности!), но и на попытки понять загадочную кельтскую душу и даже выучить такие мудреные языки, как ирландский, валлийский или бретонский. Именно тогда и родилась молодежная субкультура, представителей которой называют кельтанутыми.
Кельты ассоциировались у многих с нашей же безбашенной романтикой середины девяностых, пьяным угаром дублинских пабов, раздумчивыми прогулками по вересковым пустошам, малопонятными, но завораживающими переживаниями героев древнеирландского эпоса. И, возможно, еще много с чем другим. И музыка, и культура кельтов притягательны в силу удивительной сбалансированности почти несовместимых ингредиентов — экзотики и понятности, далекого и близкого.
О том, что «кельтская душа» и «русская душа» — это практически синонимы, наверное, не говорил только ленивый: и ирландцы, и русские — эдакие рубахи-парни, любящие и выпить, и подраться (и тут же помириться), ненавидящие кем-то навязанный порядок, склонные к ленивой мечтательности и не чуждые мистики. И те, и другие — по сути, поэты, фаталисты, и потому склонны смотреть на мир немного печально. Понятно, что в большинстве случаев эти стереотипы совершенно не соответствуют действительности, но что поделать: миф о родстве душ уже сложился и никуда от него не деться. Но при всей близости к русской душе «кельтский дух» все же настолько не похож ни на что привычное, что вокруг кельтов быстро образовался ореол тайны, причем — и это самое захватывающее! — не всем раскрываемой. Оставалось только мечтать и додумывать.
Одна-единственная книга неожиданно объединила французского священника XVIII столетия, немецкого офицера и русского солдата времен Второй мировой войны, московских и питерских студентов начала XXI века. Эту книгу похищали, теряли и находили, из-за нее совершались кражи и убийства, до тех пор, пока она не попала в руки к тому, кого искала сама. «Беглая книга» стоит на перекрестке жанров: в ней есть немного от фантастики, и от детективно-приключенческого романа, а кое-где проскальзывают живые зарисовки современной жизни.«..."Беглая книга" — одно из редких в нашей фантастике произведений, на страницах которых можно не только узнать о приключениях героев, об их душевных борениях и жизненных неурядицах, но и получить некую весьма любопытную информацию общекультурного плана.
Монография двух британских историков, предлагаемая вниманию русского читателя, представляет собой первую книгу в многотомной «Истории России» Лонгмана. Авторы задаются вопросом, который волновал историков России, начиная с составителей «Повести временных лет», именно — «откуда есть пошла Руская земля». Отвечая на этот вопрос, авторы, опираясь на новейшие открытия и исследования, пересматривают многие ключевые моменты в начальной истории Руси. Ученые заново оценивают роль норманнов в возникновении политического объединения на территории Восточноевропейской равнины, критикуют киевоцентристскую концепцию русской истории, обосновывают новое понимание так называемого удельного периода, ошибочно, по их мнению, считающегося периодом политического и экономического упадка Древней Руси.
Эмманюэль Ле Руа Ладюри, историк, продолжающий традицию Броделя, дает в этой книге обзор истории различных регионов Франции, рассказывает об их одновременной или поэтапной интеграции, благодаря политике "Старого режима" и режимов, установившихся после Французской революции. Национальному государству во Франции удалось добиться общности, несмотря на различия составляющих ее регионов. В наши дни эта общность иногда начинает колебаться из-за более или менее активных требований национального самоопределения, выдвигаемых периферийными областями: Эльзасом, Лотарингией, Бретанью, Корсикой и др.
Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.
Пособие для студентов-заочников 2-го курса исторических факультетов педагогических институтов Рекомендовано Главным управлением высших и средних педагогических учебных заведений Министерства просвещения РСФСР ИЗДАНИЕ ВТОРОЕ, ИСПРАВЛЕННОЕ И ДОПОЛНЕННОЕ, Выпуск II. Символ *, используемый для ссылок к тексте, заменен на цифры. Нумерация сносок сквозная. .
В книге П. Панкратова «Добрые люди» правдиво описана жизнь донского казачества во время гражданской войны, расказачивания и коллективизации.
В книге сотрудника Нижегородской архивной службы Б.М. Пудалова, кандидата филологических наук и специалиста по древнерусским рукописям, рассматриваются различные аспекты истории русских земель Среднего Поволжья во второй трети XIII — первой трети XIV в. Автор на основе сравнительно-текстологического анализа сообщений древнерусских летописей и с учетом результатов археологических исследований реконструирует события политической истории Городецко-Нижегородского края, делает выводы об административном статусе и системе управления регионом, а также рассматривает спорные проблемы генеалогии Суздальского княжеского дома, владевшего Нижегородским княжеством в XIV в. Книга адресована научным работникам, преподавателям, архивистам, студентам-историкам и филологам, а также всем интересующимся средневековой историей России и Нижегородского края.