И хоть было темно, я отчетливо видел ее. Не как человек. Как зверь. Чувствовал ее запах.
— Ты станешь бабушкой, — сказал я вместо ответа.
— Знаю.
Я замялся. Как было спросить у той, что знала все, о том, что тревожило меня все это время.
— Ты разве ничего так и не понял, Кель? — спросила она, по-птичьи склонив голову набок.
По ее плечу пробежала серая тень и шмыгнула за ворот рубахи.
— Что я должен был понять? — спросил я и отвел глаза, чувствуя себя маленьким неразумным дитем.
— Счастлив ли ты, сын?
— Конечно, — ответил я, ни секунды не задумываясь.
— Так почему тебя до сих пор тревожит то, унаследует ли твое дитя дар колдовской? Быть счастливым просто, Кель. Для этого просто нужно принять и полюбить себя таким, как ты есть.
Я кивнул. И вместе с этим с души свалился камень, тяготивший меня не первый день.
— Береги мою дочь.
— Ты ему сказала?
Колдовка хмыкнула.
— Когда у тебя будет дочь, а у нее появится муж, я посмотрю, как ты будешь к нему относиться. Отцы всегда уверенны, что ни один мужчина не достоин их дочерей. Родит — тогда скажу.
Я кивнул, спрятав улыбку. Что ж, Ари была права, ее отец и брат весьма суровы и круты нравом. А ей сейчас волноваться нельзя.
— Мне пора. Я еще наведаюсь к вам.
— С Ари не хочешь увидеться?
— Мы придем все вместе, — улыбнулась она. — Пусть и дальше думает, что все сделала сама. Если узнает, что ее свобода была не такой полной, как она хотела…
— Будь здрава и полна сил, — сказал я на алларийском.
— И ты воспитывай сыновей при здравии, — ответила она.
И уже скрывшись в темноте, я услышал, только благодаря своему почти звериному слуху.
— Вождь не так глуп, как хочет казаться. И тоже устал от войн.
Я улыбнулся.
Да. Мир всегда лучше даже самой хорошей войны. И растить детей лучше, зная, что у них есть завтра. С колдовским они даром или без. Главное, чтобы смогли найти свое счастье.
