Кегельбан для безруких. Запись актов гражданского состояния - [11]

— Молодец, — говорю я. — У меня скопилось много грязного белья. Ты когда стирать собираешься?

— В воскресенье, наверное.

— Тогда я свое занесу.

Любка исчезает среди стеллажей склада, я тащусь в типографию.

Кабинет Сусанина находится на чердаке. Это маленькое помещение, в котором раньше уборщицы хранили веники и швабры, имеет три стены и крутой покатый потолок. Возле двери до потолка невозможно достать рукой, даже подпрыгнув, а с противоположной стороны между ним и полом с трудом пролезает ладонь. Почти всю площадь потолка занимает окно. Летом в хорошую погоду Сусанин раздвигает раму, и его голова оказывается на крыше…

Я вхожу (секретарши нет — жена не разрешает) и вижу, что Адам Петрович сидит в кресле, и из его рта высовывается ложка. В руках он держит банку с халвой. Рядом сидит какой-то человек и уплетает за обе щеки зефир в шоколаде. Не иначе — посланец конфетной фабрики.

— Вы, наверное, меня преследуете? — говорит Сусанин.

— Я по делу, от газеты.

— Тогда ждите, — говорит Адам Петрович и сует мне горсть леденцов. — Так вот, мил человек, вернемся к нашим баранам. Эту иллюстрацию я тоже печатать отказываюсь. Она неправильная. Что пишет Пушкин? «У Лукоморья дуб зеленый…» и так далее. Где там сказано, что у кота ошейник и он посажен на золотую цепь? Ошейник у дерева, потому что цепью обмотаны ствол и ветви, и по ней ходит кот. Залезет наверх — сказку расскажет, спустится вниз — песню споет, смотря в какую сторону закручена цепь…

— Вы не художественный совет! — кричит в сердцах человек, выплевывая кусочки зефира на стол. — Ваше дело принять заказ!

— Я не могу. Если картинку увидит мой ребенок и спросит: «Папа, разве нормальные люди сажают кошек на цепь, как сторожевых псов?» — что мне ответить? Нет, дочка, не сажают, сажают ненормальные художники. И кончим на этом. Доешьте зефир, идите домой и переделайте И относитесь построже к Пушкину, он это заслужил… Слушаю вас, Александр, — говорит мне Сусанин

— Собственно, разговор мы уже начали, Адам Петрович. И то, что я сейчас услышал, — записал. А пришел я к вам, чтобы написать о вас очерк, как о передовом руководителе

— Что от меня требуется?

— Я буду задавать вопросы, а вы — отвечать

— Поехали, — говорит Сусанин

— Как удается типографии в течение семи лет подряд, то есть с тех пор, как вы взяли кормило власти, перевыполнять план, хотя до вас такого не случалось?

— Хитрость невелика: перед Новым годом мы выставляем счета на инкассо первым попавшимся предприятиям, которые никаких заказов нам, конечно, не делали. Банк автоматически перечисляет деньги, план выполнен. После Нового года мы возвращаем деньги, если с нас их требуют.

— И как мне это записать?

— Простым доступным языком: своевременная профилактика, предупреждающая преждевременный износ дореволюционных машин, образцовая дисциплина и высокая производительность труда за счет этого, строгий спрос с заказчиков… еще десяток штампов… создают условия для выполнения и перевыполнения… Ну, что я вас учу? Вы же газетчик.

— Вопрос насчет заказчиков То, что я сейчас видел, и есть строгий спрос?

— Не только. Например, к нам часто обращается Каракумский заповедник. Сегодня мы отослали в его адрес пятьдесят тысяч плакатов «Береги лес и не загрязняй воду».

— Первоапрельская шутка?

— Эти плакаты лет десять назад заказало какое-то лесничество и не выкупило. Но работа сделана, на помойку плакаты не выкинешь. А завтра приедет комиссия. Чтобы она эти  плакаты не увидела, мы их и отправили в Каракумы. Если там они не нужны, их вернут, и мы подумаем, кому послать их в следующий раз. Но ревизору придраться будет не к чему — продукция реализована. Точно так же я поступил с полсотней ролей бумаги, которые прибыли вчера и которыми вы так любите спекулировать. Они уже едут во Владивосток. Разгружать сейчас нам некуда, а за простой вагонов надо платить бешеный штраф. Гораздо дешевле оплатить переезд в другой конец Советского Союза. А когда бумага вернется, мы уже построим склад, который сгорел в прошлом году.

— Если я напишу о том, что слышал, вас уволят.

— Не уволят — вашу статью не напечатают, — отвечает Сусанин. — Я запрещу ее набирать.

— Так расскажите мне что-нибудь, о чем можно писать.

— Ну напишите, что вчера ко мне приходила посетительница, и, пока мы беседовали, из приемной украли ее ондатровую шапку, и я, добрая душа, дал ей двести рублей из собственного кармана.

— Это, действительно, так?

— Нет, конечно. Жена выгнала бы меня из дома, если бы я так сделал. Я составил липовый трудовой договор через подставных лиц.

— Вопрос в лоб: «За что вас любят подчиненные?»

— Ответ по лбу: «За то, что я директор. Вот вас, Саша, любить некому. Завидуйте мне, но хорошей советской завистью…»

— А на химическом заводе рабочие готовы сожрать директора с потрохами.

— Потому что он не разрешает воровать спирт.

— А вы сталкиваетесь с проблемой производственного алкоголизма?

— Но вы же работали здесь, Саша, и сами прекрасно знаете ситуацию. В рабочее время я не запрещаю пить только грузчикам и главному бухгалтеру. Грузчики разбегутся в противном случае, а главбуха выгодно держать пьяным мне: трезвый он кричит, что своими аферами я доведу его до тюрьмы. Но это ложь. Я — не аферист, я — романтик.