Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. Антология - [55]

Предчувствие конца «славной эпохи» побудило Эккехарда взяться за перо. Но и сознавая это, далеко не просто найти другое сочинение, аналогичное по яркости Casus sancti Galli Эккехарда. Меж тем реформа коснулась многих известных аббатств империи, и редко где она протекала безболезненно. Трудно поэтому отделаться от ощущения, что рассмотренные выше случаи270, заимствованные из уникального источника, не случайны. В известной мере внимание Эккехарда к деталям, его интерес к индивидуальным особенностям тех или иных персонажей санкт-галленской истории характеризуют индивидуальность самого хрониста, его способность отступить от канонов монастырской историографии. Вряд ли без этого личностного импульса рассмотренные выше эпизоды когда-либо попали бы в поле зрения исследователей. Видимо, одно из важнейших условий исторического казуса — это наличие способности и желания увековечить необычное происшествие. Нам же захотелось «убить монаха» или по меньшей мере потребовалось рассказать о том, как один монах самым странным образом свалился с колокольни, а другого ослепили люди аббата, чтобы разобраться в самых что ни на есть тривиальных вещах — как складывалась жизнь человека в общине монахов IX–X вв.

Ю. Л. Бессмертный Это странное ограбление … 271

Настоящий рыцарь спит чутко. И никогда не проспит он звук женского голоса…

.. Достаточно было даме, ехавшей по дороге, чуть слышно промолвить: «О Боже, как я устала», чтобы славный рыцарь Гийом Ле Марешаль (герой одноименной повести трувера Жана)272, прикорнувший рядом с проезжей дорогой под охраной оруженосца Эсташа, сразу же вскочил на ноги:

— Что это я слышу?

— Женщина и мужчина едут на двух могучих иноходцах, — отвечал Эсташ. — Дама говорит, что сильно устала. К седлам обоих коней приторочены богатые вьюки.

Реакция Гийома была мгновенной:

— Хочу знать, кто они, откуда, куда едут и зачем.

Сомнений в праве остановить незнакомцев посреди дороги у Гийома не возникает, но обращается он к ним в высшей степени галантно:

— Мне хотелось бы, досточтимый сир, узнать, кто Вы.

Путник не очень склонен отвечать на вопросы. С достоинством он произносит:

— Сир, я — человек.

— Хорошо вижу, что Вы не животное, — сразу же меняет тон Гийом и, заметив под плащом незнакомца меч, приказывает Эсташу подать оружие.

Путник смиряется:

— Сир, я в Вашей власти. Я монах… Эта женщина — моя подруга, я увожу ее из родной земли. Мы едем на чужбину.

Благородный рыцарь Гийом обеспокоен вдвойне:

— Скажите, красавица, кто Вы, какого рода-племени?..

Отвечая, женщина понурила голову, на ее глазах выступили слезы. Она стыдливо призналась, что приходится сестрой сеньору Радульфу Ленскому из Фландрии, но возвратиться в родные края — как это тут же предложил ей Гийом — ей теперь уже никак нельзя.

— На что же вы будете жить? — продолжал беспокоиться Гийом.

В ответ монах достал тугой кошель: 48 ливров!

— Но что сможете вы, милые друзья, на них сделать?!

— Охотно Вам объясню, — ответил монах. — В каком-нибудь чужом городе я буду давать их в долг, и мы сможем жить на проценты, которые получим…

Едва были произнесены эти слова, Гийом весь переменился. Вместо заботливого защитника сирых и слабых, в качестве которого он выступал до сих пор, перед путниками предстал суровый и беспощадный ненавистник обирал-ростовщиков.

— Ростовщичество?! Не потерплю!.. Эсташ, отберите у них деньги! А вы — раз не хотите вернуться домой и возвратиться к доброй жизни — убирайтесь к дьяволу!

Путники поспешили уехать, а Гийом направился к дому, повелев Эсташу никому не рассказывать о случившемся.

В замке Гийома встретили двое соседей-приятелей — благородные сеньоры, ожидавшие его с трапезой.

— Мы из-за Вас очень проголодались, Марешаль.

— Не печальтесь, сеньоры. Я добыл больше, чем всем нам может понадобиться, и охотно поделюсь с вами. Эсташ, вытряхните-ка кошель… Здесь хватит расплатиться со всеми вашими долгами.

— Откуда столько денег, Марешаль?

— Потерпите…

Когда все вдоволь поели и попили и сосчитали высыпанные из кошелька деньги (их оказалось ровно столько, сколько сказал монах, и притом в хорошей монете), Марешаль рассказал все как было.

Выслушав Марешаля, один из присутствовавших — Гуго де Хамелинкурт — вскричал:

— Клянусь Богом, Вы были слишком добры к этим проходимцам! Дать им уехать, оставив им лошадей и вещи! Эй, моего коня! Я сам с ними разберусь!

— Дорогой сир, — остановил Марешаль сеньора Хамелинкурта, — ради Бога не гневайтесь на меня; я не решился забрать у них остальное, ведь они бы остались без всего…

Когда на третий день Марешаль и его друзья прибыли ко двору молодого короля Генриха, сколько было разговоров об этом происшествии!..

Первое, о чем вправе был бы спросить читатель, познакомившись с пересказанным текстом, — заслуживает ли он какого бы то ни было исследовательского внимания? Разве это не заурядный «исторический анекдот», приведенный трувером, лишь чтобы восславить своего героя?..

Именно таким «забавным анекдотом», «не представляющим какой бы то ни было исторической ценности», называет весь этот пассаж издатель «Истории Гийома Ле Марешаля»273 Поль Мейер — известный эрудит конца XIX — начала XX в., крупный знаток средневековой французской литературы. П. Мейер по-своему прав: описанный случай «разбоя на большой дороге» решительно ничем не дополняет те «первичные факты» прошлого, в поиске которых видел главный смысл своей познавательной деятельности историк-позитивист.