Казнь на Вестминстерском мосту - [72]
— Он всегда служил в казначействе, мэм?
— О нет, депутаты парламента, знаете ли, переходят с одной должности на другую. Он также занимал высокий пост в министерстве внутренних дел, а еще в министерстве иностранных дел — правда, недолго.
— У него были какие-то определенные убеждения по поводу гомруля?
— Нет, то есть, думаю, он голосовал за него, но я не уверена. Такие вещи он со мной не обсуждал.
— А реформы, мэм? Ваш муж был за социальные и промышленные реформы или против них?
— Он был за промышленные реформы, но при условии, что они будут проводиться последовательно и без спешки. — На ее лице промелькнуло странное выражение, нечто вроде смеси гнева и муки.
Питт задал вопрос, который ему совсем не хотелось задавать.
— А реформа избирательного права — как он относился к тому, чтобы распространить его на женщин?
— Нет. — Она в буквальном смысле процедила это слово. — Он был категорически против.
— Его мнение было известно другим?
Она секунду колебалась.
— Я… я думаю, да. Иногда он выражал его довольно горячо.
От внимания Питта не укрылось страдальческое выражение в ее глазах.
— А вы, миссис Шеридан, придерживались того же мнения? — спросил он.
Она была такой бледной, что даже в желтом газовом свете темные круги под глазами казались серыми.
— Нет. — Партенопа произнесла это почти шепотом. — Я глубоко убеждена, что женщины должны иметь право голосовать за своих представителей в парламенте и самим участвовать в работе местных советов. Я являюсь членом местной группы, которая борется за избирательное право для женщин.
— Вы знакомы с миссис Флоренс Айвори или с мисс Африкой Дауэлл?
Ее лицо никак не изменилось, на нем не отразилось ни страха, ни тревоги.
— Да, я знакома с обеими, хотя и не близко. Нас не так много, мистер Питт, поэтому вполне естественно, что мы знаем друг о друге, особенно о тех, кто готов идти на риск, бороться за то, во что свято верит, а не унижать себя бесполезными ходатайствами в адрес правящих органов, которые сплошь состоят из мужчин, совершенно не расположенных к тому, чтобы прислушаться к нам. За всю историю правящие круги никогда по доброй воле не отдавали свою власть. Обычно ее забирали у них силой, или они просто выпускали ее из рук, потому что были слишком слабы и коррумпированы, чтобы удержать ее.
— И миссис Айвори считает, что то же самое случится и здесь?
Впервые за все время на щеках Партенопы появился слабый румянец, однако взгляд стал жестким.
— Советую вам, мистер Питт, задать этот вопрос ей — после того, как вы выясните, кто убил моего мужа! — Ее гнев мгновенно растворился, она отвернулась, и ее тело сотряслось в беззвучных рыданиях.
Томас не стал извиняться, это было бы нелепо и бессмысленно. Ее скорбь не имела к нему никакого отношения, а любые замечания показали бы, что ему недостает понимания. Поэтому он тихо покинул комнату, прошел мимо бледного от ужаса дворецкого, сам открыл парадную дверь и спустился с крыльца в весеннюю ночь. От реки медленно плыл туман, пропитанный запахами приближающегося прилива. Она еще долго будет плакать, возможно, не успокоится и тогда, когда холодное утро высветит перед ней реальность, наполненную воспоминаниями и одиночеством.
Добравшись до дома, Питт сразу же прошел на кухню и заварил себе чай, потом сел за стол и обхватил горячую чашку ладонями. Он просидел так почти час, чувствуя себя страшно вымотанным и беспомощным. Три убийства, а у него улик не больше, чем в ночь первого. Действительно ли это дело рук Флоренс Айвори, обезумевшей от горя после потери ребенка?
Но тогда при чем тут Катберт Шеридан? Простая ненависть, потому что он тоже против того, чтобы дать женщинам больше власти и влияния в правительственных органах, возможно, и в законодательных, в медицине и в других областях? Прошло всего двенадцать лет с тех пор, как в медицинские школы стали принимать женщин, шесть с тех пор, как замужние женщины получили право владеть и управлять своей собственностью, и четыре с тех пор, как по закону они перестали быть движимым имуществом своего мужа.
Но разве здравомыслящая женщина стала бы убивать тех, кто был против этих перемен? Тогда пришлось бы убивать десятками! Бессмыслица какая-то. А должен ли он искать смысл в этих трех смертях?
Наконец Томас согрелся, его стало клонить в сон, однако ни к каким выводам он не пришел и в таком настроении отправился спать.
Утром он ушел рано, не рассказав Шарлотте практически ничего, кроме того, что на мосту был обнаружен Шеридан, что население в ужасе и уже близко к панике.
— Но это точно не дело рук Флоренс Айвори, — сказала она, когда он закончил. — Ведь этого она не убивала?
Томасу хотелось ответить, что, естественно, нет, что третье убийство все меняет. Но он так не ответил. Столь жгучая обида на несправедливость не ограничивается рамками разума и даже чувством самосохранения. Здравым смыслом тут ничего не измеришь.
— Томас?
— Да. — Он встал и потянулся за пальто. — Сожалею, но она вполне могла убить.
Мика Драммонд уже был в своем кабинете, и Питт сразу пошел к нему. На письменном столе лежала стопка утренних газет, и на первой бросался в глаза черный заголовок; «Третье убийство на Вестминстерском мосту», а под ним буквами помельче: «Еще один депутат парламента зарезан в полумиле от палаты общин».
