Казнь королевы Анны - [87]

Господь дал мне силы совершить этот путь!.. Смертный час приближается, и я встречу его как желанного гостя!.. Моя жизнь на земле была непродолжительна, но я столько вынесла, что жду не дождусь минуты избавления от страданий и великого счастья соединиться с королевой и Уолтером. Ведь я жду не напрасно? Скажите мне, отец мой!

– Да, милое дитя мое! – отвечал ей священник. – Господь соединит у Своего престола всех любящих Его. Но скажите мне, Элиа, мне хочется узнать, бывали ли вы в церкви?

– Еще бы! – воскликнула она. – Меня влекло туда неудержимо; часы молитвы были единственными светлыми, отрадными часами моей печальной жизни. Когда храм озарялся мягким светом лампад и наполнялся звуками торжественного пения и волнами благотворного ладана, я забывала и прошлое, и настоящее, и будущее. Я встречала и там презрительные взгляды, я слышала, как меня называли цыганкой и бродягой, но горечь смягчалась утешительной мыслью, что храм Божий открыт для богатых и бедных, что никто на свете не вправе выгнать меня из дома моего небесного отца. В тяжелые минуты, когда силы истощались в борьбе с горькой жизнью, я приходила в церковь и, преклонив колени перед святым распятием, шептала со слезами: «Раненая собака подползает к ногам своего господина, и я, подобно ей, припадаю к ногам Твоим и молю Тебя, Господи, исцелить мое бедное, израненное сердце!»

По лицу старого альнвикского священника потекли слезы.

– Элиа! – сказал он. – Если отец и мать бросили вас на произвол судьбы, то вы найдете на небесах то блаженство, которое не нашли на земле. Уповайте на Бога! Надежда на него никогда не обманет.

– Верю вам, мой отец, – сказала кротко Элиа. – Но я должна сказать, что часто роптала на Создателя!.. Я, помимо желания, спрашивала себя: почему все другие живут спокойно и в достатке и только я одна осуждена на горе? Почему у меня нет ни рода, ни племени, ни друзей, ни пристанища?

– Я не стану оспаривать, вам жилось труднее, нежели другим! – отвечал священник. – Но вспомните, дитя мое, что и земное счастье и земное страдание впадают, подобно рекам, в одно и то же море! Наша жизнь – сновидение! Можно ли дорожить благом, у которого нет и не может быть будущего?

– Вы правы, отец мой, – сказала с грустью Элиа. – Жизнь в самом деле прошла как сновидение! Будь я богата, счастлива, окружена друзьями, то я бы теперь горько пожалела о ней! Но я устала от борьбы и страданий… Я хочу только покоя! Отпустите же мне все мои прегрешения, вольные и невольные, и смойте их с души моей божественной кровью Искупителя!

Элиа замолчала и уронила в изнеможении голову; старый священник простер над ней руки, и в тишине, царившей в комнате умирающей, прозвучали торжественно отрадные слова прощения во имя всемогущего Бога.

На следующий день, когда солнце зашло за высокие горы, когда вечерний сумрак окутал мглой парк и рощи Альнвика, душа молодой девушки перелетела туда, где нет болезней и разлук.

Эпилог

Прошло пять лет с тех пор, как тело Элиа опустили в могилу на убогом кладбище пустынного Альнвика.

Посланный короля быстро вошел за ограду монастырской обители, находившейся в самом дальнем из всех предместий Лондона и оставленной Кромвелем за услуги, которые она оказывала жителям столицы при чумных эпидемиях, столь частых в ту эпоху.

Его ввели в приемную, куда скоро пришел и настоятель обители.

– Отец мой! – сказал посланный. – Я прошу вас от имени моего повелителя молиться и отслужить заздравную обедню за герцога Ричмонда. Он выразил желание, чтобы я повидался с одним из ваших братьев. Он носил в миру имя графа Нортумберленда.

– Пожалуйте за мной! – ответил настоятель.

Они вошли в проход, разделявший два ряда бедных и темных келий, занимавших всю глубину обширного двора, и подошли к дверям стоявшего в конце деревянного здания – монастырской больницы.

Настоятель ввел посланного в скудно меблированную низенькую комнату. Несколько человек в длинных суконных рясах стояли неподвижно возле простой кровати, на которой лежал изнуренный болезнью страдалец.

– Вот тот, кто был когда-то лордом Перси, графом Нортумберлендом! – произнес настоятель, указав на умирающего.

Посланный посмотрел с благоговейным чувством на это исхудавшее, но все еще прекрасное и кроткое лицо и подошел к постели, сдерживая дыхание.

– Уважаемый брат мой! – произнес он вполголоса. – Король Генрих VIII просит вас не отказать ему в ваших святых молитвах.

Нортумберленд открыл погасшие, печальные глаза.

– Потрудитесь сказать мне, чем я теперь могу служить его величеству? – спросил он прежним кротким и приветливым голосом.

– Король, мой повелитель, тоскует день и ночь! – отвечал ему посланный. – Обожаемый сын его, молодой герцог Ричмонд, слабеет с каждой минутой.

Перси привстал на подушках.

– Вернитесь к королю, – произнес он печально и торжественно, – и передайте ему, что я давно молюсь за него и за Англию! Но мои молитвы не спасут герцога Ричмонда: его сводят в могилу слезы несчастной матери; она молит Всевышнего воздать око за око и отнять его жизнь! Только ее прощение, только ее молитвы отведут от него удар!

Голос графа осекся; лицо его покрылось синеватой бледностью; он упал на подушки.