Казнь королевы Анны - [86]

Голубые и ясные глаза молодой девушки наполнились слезами; она с трудом перевела дыхание и продолжала слабым, слегка дрожащим голосом:

– Как-то в темную, бурную и дождливую ночь я лежала без сна в моей холодной комнатке, обливаясь изнуряющим потом жестокой лихорадки; ветер стих на мгновение, и до ушей моих долетел слабый стон. Я присела на постели и начала прислушиваться: стон повторился явственнее, я расслышала, что он доносится из маленькой каморки моего молодого, несчастного соседа. Сердце мое забилось, невыразимый ужас охватил мою душу. Я соскочила на пол, отыскала в потемках огниво и кремень и кинулась к дверям его каморки со свечой в руках.

«Кто там! – раздался голос, не похожий на его прежний голос. – Что вам от меня нужно? Я принял яд, дайте же мне умереть».

Я налегла на дверь, и она сорвалась с ржавых петель… Я вбежала в каморку; Уолтер лежал на старом соломенном матрасе; он был бледен, как мертвец.

«Элиа! Это вы?» – спросил он с удивлением.

«Кто же, кроме меня, пришел бы к вам на помощь? Все спят после попойки! – ответила я резко. – Что вы сделали, Уолтер? Вы себя погубили для жизни и для вечности?!»

«Я поддался минуте безумного отчаяния, но упрекать себя в этом нелепо и поздно!»

«Да! Но у вас осталось еще время, чтобы раскаяться перед Всевышним».

«Бог не простит меня!» – произнес мрачно Уолтер.

Я сняла с шеи четки, подаренные мне покойной королевой, и поднесла к губам висящий на них крест.

«Приложитесь к нему с упованием на милосердие Божие! – сказала я ему. – Он всегда открыт для полного раскаяния».

«И вы, Элиа, думаете, что я, самоубийца, могу надеяться на это милосердие?» – спросил он меня с мучительной тревогой.

«Да, любовь Его к грешному человечеству не имеет границ. Если я в состоянии простить вам ваш проступок, то неужели Тот, Кто пролил кровь свою ради нашего спасения, не помянет вас так же, как помянул разбойника во царствии Своем? Что я в сравнении с ним? Ничтожное создание, которое умело только любить вас, Уолтер».

«Вы любили меня? Почему вы не сказали мне этого раньше, Элиа? А я, жалкий слепец, не видел ничего и сам отказался от жизни и от счастья!»

Уолтер прижал к губам животворящий крест, и из глаз его брызнули благодатные слезы сердечного раскаяния.

Отец мой! – продолжала с тихой грустью Элиа. – Я стояла над ним, утоляя его нестерпимую жажду и делая все, что от меня зависело, чтобы облегчить его непосильные муки!

– Почему вы не позвали кого-нибудь на помощь? Вы, может быть, могли спасти его от смерти…

– Нет, – возразила девушка, качая головой, – соседи наши спали мертвым сном после вечерней оргии, и Уолтер заявил, что не желает никого видеть; он знал, что никакая помощь не спасет его, и я знала и видела, что смерть приближается к нему гигантскими шагами.

Конвульсии и боли усиливались с каждой минутой; бледные губы Уолтера приняли синеватый оттенок, дыхание становилось все более тяжелым и редким; наступила агония, но страшная борьба со смертью была непродолжительной: он вздохнул и скончался, прижимая к груди животворящий крест… Отец мой, я поняла только в эту минуту, как любила его и сколько утешения приносило мне это чувство.

Я заперлась на ключ в моей холодной комнатке. Когда настало утро, в каморке, где лежало тело бедного Уолтера, послышались проклятия и грубые ругательства; хозяин и хозяйка этой грязной трущобы, не найдя при покойнике денег, чтобы купить ему гроб, осыпали его упреками и бранью; силы мои иссякли под тяжестью этих мук и волнений – я упала в глубокий, продолжительный обморок. Меня перевезли по моей просьбе в больницу, учрежденную покойной королевой. Добрый доктор Клемент ухаживал за мной с отеческой заботой, но меня тяготила эта однообразная и замкнутая жизнь; что-то влекло меня на простор, на воздух.

Доктор Клемент уступил моим настойчивым просьбам, но потребовал, чтобы я хоть изредка извещала его о состоянии своего уже сильно расстроенного здоровья. Я обещала ему исполнить это требование и вскоре после выхода из больницы вернулась к нему.

Доктор Клемент не делал никакого различия между людьми богатыми и неимущими: он принимал всех согласно очереди. В то время как я дожидалась своей, в приемную вбежал прелестный светлокудрый пятилетний ребенок; он держал в своей нежной, миниатюрной ручке букет живых цветов; за малюткой вошли его мать, молодая и прелестная леди, и отец, чрезвычайно видный и приятный мужчина.

Когда доктор Клемент, отпустив находившуюся у него пациентку, появился в дверях своего кабинета, эти люди подошли к нему с радостными, сияющими лицами.

Мальчик подал ему с улыбкой букет.

«Мы ваши вечные должники!» – сказала молодая и прелестная женщина.

Красивый мужчина подошел к доктору и пожал ему руку.

«Вы сохранили нам больше, чем жизнь: вы сохранили нам нашего ненаглядного, единственного сына!» – сказал он с чувством глубокой благодарности.

Я невольно сравнила себя с этими людьми, подумала об их мирном счастье и моем одиночестве. Я была не в силах дожидаться очереди; я вышла из приемной и больше уже не была у доктора Клемента.

Прошло около месяца; я боролась с болезнью, насколько было можно, но тем не менее весьма скоро поняла, что смерть близка. Я решила немедленно отправиться в Альнвик, для того чтобы вручить графу Нортумберленду венчальное кольцо покойной королевы.