Казино Москва: История о жадности и авантюрных приключениях на самой дикой границе капитализма - [124]

– Лучше бы ты вернулся сюда.

– Что случилось?

– Рынок только что обвалился.

Когда спустя два дня я вернулся, общее настроение в офисе было мрачным. Нонна, наш офис-менеджер, разговаривала приглушенным голосом по телефону. Она встретила меня укоризненным взглядом.

– Они опять отложили торги, – сказала она, прикрывая на мгновение трубку.

Это означало, что стоимость ценных бумаг на Фондовой бирже в утренних торгах упала более чем на 10 процентов, то есть на максимально допустимое отклонение за день работы. Раньше при этом компьютеры автоматически прекращали торги, а теперь, казалось, все махнули на все рукой. Пошел уже второй день, как торги тормозили нормальное функционирование биржи, которая и так уже потеряла четверть своего индекса РТС.

Бетси торопили, и она была раздражена.

– Нью-Йорк хочет получить еще четыре сводки для завтрашних публикаций, – сказала она и добавила: – Вчера я сидела в офисе до часу ночи. (Прикрывая тебя, подразумевала она.)

Мы засели за компьютеры и начали работать над сводками, по возможности сокращая объем требуемых данных. Обычная журналистская статья, базирующаяся на фактическом материале сводки, состояла из трехсот слов, нам же предстояло создать материал из тысячи двухсот слов, который бы показал, как с шипением выходил воздух из раздутых эго биржевых маклеров.

Я начал быстро листать свой альбом с визитками, выискивая нужных людей, которым можно было бы позвонить. Номера телефонов моих экспертов по России в большинстве своем начинались с 212 или 171 – кодов Нью-Йорка и Лондона. С учетом разницы во времени большинство моих так называемых экспертов еще спали в своих особняках нью-йоркского Верхнего Ист-Сайда.

Парень из компании «Соломон Бразерс» не захочет со мной говорить, не захочет также и Билл Браудер, носивший золотые запонки с эмблемой доллара, птица высокого полета, чей «Эрмитаж Раша Фанд» разрекламировал себя как лучший в мире эволюционный рыночный фонд. Представитель «Первого Бостонского кредитного банка Суисс» в Москве был «на конференции», не представляю себе где – его банк имел громадное представительство в России. Попытки дозвониться до биржевых маклеров и банкиров были похожи на усилия поймать такси – они всегда были рядом, когда вам не нужны, но их никогда не было, когда вам нужна машина.

Мне все же удалось дозвониться до одного молодого шведского аналитика «Брунсвиг Варбург», одной из наиболее уважаемых компаний.

– Как вы там держитесь? – спросил я.

– Не очень хорошо, – последовал ответ.

– Что случилось?

– Страх, – сказал он охрипшим голосом. – Страх полностью управляет рынком. Я никогда еще не видел ничего подобного. Инвесторы продают свои фонды за любую цену. Паническое бегство из России.

Что же, черт побери, вызвало это бегство? Я сидел на телефоне и звонил в различные места, пытаясь найти ответы и внятные объяснения.

– Резкое изменение взглядов на Россию у инвесторов, – сказал представитель лондонской компании «Морган Стэнли». Его мнение сводилось к тому, что у сообщества инвесторов раскрылись глаза и они наконец увидели коррупцию и хаос, которые вместе с капитализмом пришли в Россию.

– Когда отъезд стал для них благом, никто не стал задавать им острых вопросов по России, – пояснил еще один лондонский аналитик, на этот раз из известного издательского дома «Доналдсон, Люфкин и Дженретте».

– Во всяком случае, – продолжал он, – их ответы ужаснули бы каждого.

Тем не менее этот кризис, этот надвигающийся финансовый коллапс был каким-то странным – покупатели спокойно и неторопливо ходили по улицам Москвы, а в это время ужас и паника царили в офисах международной торговли ведущих мировых инвесторов. Это лишний раз показывало, насколько мир больших финансов, о котором мы писали, был далек от реальной действительности в России. Средний россиянин близко не соприкасался с такими понятиями, как акция, долговое обязательство или процентный купон. Все дело было в доверии. Слишком много людей погорело на доверии к различным финансовым пирамидам в начале 1990-х годов. Желание быстро разбогатеть очень дорого обошлось миллионам граждан, которые лишились накопленных за всю жизнь сбережений, и озлобило целое поколение русских к самой идее приобретения акций. Поскольку 99,9 процента населения России не имело акций (их имели в основном только состоятельные иностранцы, которые при появлении сообщений о «русском кризисе» первыми почувствовали в экономическом спаде немедленную угрозу своим вкладам), то подобные сообщения, казалось, не оказывали никакого влияния на среднего жителя России.

К сожалению, я контактировал только с единственным «рядовым русским» по имени Лев, который просыпался по утрам, сладко потянувшись, на нашей кушетке, с банкой пива в одной руке и пультом управления телевизором в другой. Его трость валялась на кофейном столике, а в пепельнице дымилась сигарета. Лев был мужем нашей уборщицы Ларисы и, что совершенно точно, кошмаром нашей домашней жизни. Во времена Горбачева он был заместителем директора оборонного завода, выпускавшего различные электронные устройства, но после перенесенного в возрасте немногим больше сорока лет инсульта страдал дефектом речи, одна его нога была частично парализована. При выходе на пенсию он получил официальный статус инвалида второй группы.