Каждый ублюдок достоин счастья - [9]

Я достал пику и провёл лезвием по её лбу. Потекла кровь. Маргарита Петровна вздрогнула, натужилась, чтобы закричать, но издала лишь истеричное мычание, сопровождавшееся сонмом мелких слюнных брызг, не сдерживаемых кляпом.

Я смотрел на неё любовно. Подожди, подожди, радость моя. Сейчас кровь начнёт стекать в глаза, заливать их — знаешь, какое классное ощущение!

На табуретке ей не сиделось, тётка тряслась и норовила сползти на пол. Я ей не препятствовал.

— Ну что, — смотрел на неё сверху вниз, — поделишься со мной тайнами мадридского двора?

Тётка замычала. Я оттянул верёвку с её рта и вытащил кляп.

— Где Галька? — склонился над ней.

— Ка-ра-ул!!! — завопила тётка. — Люди добрые, убивают! На помощь!

— Ах, ты так! — возмутился я.

Пришлось врезать ей по бокам. Тётка захрипела, закашлялась. Я вернул кляп на место.

Ручейки крови преодолели препятствия бровей и устремились к глазам. Тётка заморгала, затряслась, завыла как-то особенно надрывно, полностью рухнула на пол и очень нехорошо задёргалась. Я взирал на неё с любопытством.

Неожиданно она затихла.

— Эй, ты чего? — вскочил с табуретки. — Не вздумай умирать!

Постучал ладонью по щекам. Подёргал за плечи. Вытащил кляп. Прислонился ухом ко рту, чтобы услышать дыхание. Дыхание присутствовало.

Фу ты, сознание потеряла. Ну ладно, это нормально. Лишь бы копыта не отбросила. Ладно, полежи чуток, отдохни, сил наберись. И памяти. А я пока по дому прошвырнусь.

Кроме кухни в доме оказалось ещё три комнаты. Это на первом этаже. Плюс две на втором — туда я тоже слазил. По моим детским воспоминаниям дом был значительно меньше. Каким это образом он вдруг разросся? Пристрой сделали? Или вообще перестроились заново? С улицы никаких пристроек я не заметил. Видимо, верной являлась вторая версия.

С чего это она вдруг так разжилась? Богатого мужа нашла?

Дом не походил на обиталище одинокой женщины. В шкафу висела мужская одежда: пиджаки, брюки, рубашки. Хорошая мебель, очень хорошая аппаратура. А где же муж, на работе? Дети, насколько я догадывался, с ней сейчас не жили. Ещё могла родить? Да вряд ли, какие уж ей роды. Климакс, наверно, пережила. А вот муженёк, похоже, новенький. Как бы он сейчас не заявился. Впрочем, это для него хуже, не для меня.

Включил телевизор — он у неё такой навороченный, с плоским экраном. «Тошиба». Хотя вроде бы сейчас у всех такие. Я же отстал от жизни.

Пощёлкал по каналам. Как телевизор ни включишь — сразу же блевать тянет. Сборище мудаков и моральных уродов. Насилуют сознание, насилуют. И каждый глубже норовит, по самые яйца. Не верится, что такая мразь может рождаться естественным путём. Наверно, на фабрике при правительстве выводят. Методом клонирования.

Может, спорт есть.

Спорт нашёл, но показывали биатлон. Я не поклонник биатлона. Бежать-стрелять — это не спорт, это глупость какая-то. Футбол бы лучше показали. Хотя какой сейчас футбол, зимой.

Выключил. Прошвырнулся по ящичкам, по шкафчикам. Ничего, ни копейки.

Что же ты, Маргарита Петровна? Такой домище отгрохала, так всё обставила, а живых денег дома нет. Может, на кухне посмотреть?

Тётка в себя не приходила. Я открыл все дверцы, заглянул во все банки. Тоже нет. Блин, ну должны же в доме быть хоть какие-то деньги! Не за ними, конечно, явился, но расходы ещё предстоят немалые, деньги понадобятся.

Вдруг, вижу: прямо на холодильнике лежит, на меня смотрит — кошелёк. Ну вот, блин, а я по закоулкам рыскаю. Ну-ка, посмотрим, что здесь.

Ба, а в кошелёчке денежки! И сколько же нам ниспослала добрая фея? Пятьсот, штука, полторы… Сто, двести, триста… Пятьдесят, червончик, червончик, и ещё один… И мелочь. Итого тысяча восемьсот восемьдесят с копейками.

Чё-то жидковато. А, ткнул тётку в бок ногой, ты так не думаешь? Ну да ладно, сколько господь послал, и тому рады. Обо мне ещё пока высшие силы заботятся, деньжат подкидывают. Так что нельзя их гневить. А то забудут совсем и придётся хуй сосать моржовый.

Захотелось жрать. Ну правильно, утром только пирожок зажевал. В холодильнике кой-чего имелось. Поставил на плиту кастрюльку с супом, сковороду с картошкой, чайник. Присел, жду.

Тётка в отключке. Я её ещё ногой потеребил — нет реакции. Лежит, как последняя проблядь — ноги раскинуты, халат распахнулся. Проблядь и есть. Как-то слышал в детстве, за стенкой, когда на каникулах у неё гостил, как её какой-то мужик драл. Гады, спать мне не давали. Я тогда, наверно, психологическую травму получил. Чистый, непорочный мальчик, а они пихалочку устроили. И стонут, и повизгивают. Вот, радость моя Маргарита Петровна, превратила меня в преступника своей еблей. Да, да, не отрицай, именно ты. Отец, мать, ты, сестра до кучи — все вы приложили руку к тому, чтобы я стал изгоем. Думаешь, я изначально плохой был? Думаешь, добра от зла не отличаю? Всё отличаю, всё понимаю, но только и другое понимание пришло, более веское. Что нельзя с вами, извергами, иначе, нельзя. Только топтать, уничтожать вас нужно, нечисть, мразь безответственную. Чтоб другим неповадно было.

Еда вскоре разогрелась. Налил тарелку супа, навернул за шесть секунд. Съел всю картошку, что была на сковороде. Принялся за чаёк. Ну-ка, ну-ка, где-то в холодильнике варенье имелось. Так и есть. Баночка клубничного. Вкуснятина! Хорошо вот так посидеть в тишине, на чаёк подуть, мыслишками пораскинуть. Хотя нет, мыслишками не надо. Как ими пораскинешь, сразу тоска наваливается.