Каждый убивал - [15]

– А-а-а!!! Режут! Охрана! – Тетка визжит, как сирена.

В ушах аж звенит. Опомнившись, он освобождает костлявую конечность и показывает красные корочки подбежавшему бугаю в черном.

– Так ты еще и ментяра! – орет бабка. Работает на публику. – Граждане, будьте свидетелями! Не защита, а бандформирование! Все вы – евсюковы!

В голове как будто лопается сосудик, на глаза наползает темнота, прореженная вспышками крошечных звездочек. Корзинка с продуктами, с недоеденным хлебом падает на пол, Глеб вырывается из толпы и – вон из магазина!

Его никто не задерживает.

Разбушевавшаяся злость, как попутный шквал ветра, гонит домой.

Опять не сдержался! Но ругать себя совсем не тянет. Мысль даже шага не делает в сторону самобичевания. Хватит! Он честно работает на всех этих людишек, а они… Доказательства правоты вот они, прямо на поверхности лежат, о них даже пишут в газетах, хоть сколько-нибудь объективных, но кому они нужны?

Кто его выслушает?

Никого у него нет.

Один-одинешенек.

Початая бутылка водки из пустого холодильника слегка затуманивает сознание, но ярость не унимается… Глеб нашаривает пульт телевизора, вздернутого под потолком. Вика его купила, чтобы не так скучно было в одиночестве готовить еду и потреблять ее. Тоже в одиночестве – он-то сутками пропадал на следствии. А когда вдруг оказывался дома, то не спорил, старательно пялился в ящик и даже комментировал картинку, особенно если там демонстрировали красивых телок – в реальности ведь приходилось иметь дело в основном с вонючими алкоголичками. Сегодняшние ухоженные дамочки – редкое исключение.

Он думал, что, любуясь моделями, воспевает весь женский пол, и жену в том числе, а она непонятно почему замолкала на весь оставшийся вечер. И потом, в постели, – он специально мылся-брился – Вика вместо ласки выдавала список претензий. Как будто заранее его составляла… А бросая его, все-таки озвучила одну из них: «Никогда не хвали другую женщину в присутствии жены ли, любовницы или даже просто сослуживицы. Ни-ког-да!»

После ее ухода он практически ни разу не включал ящик…

Но и такого состояния еще ни разу не было.

Черт, как в тумане все! Испортился телик, что ли, от годового неупотребления? В мужскую голову не приходит, что надо просто вытереть пыль с экрана.

Глеб переключается на другой канал, тут вроде поярче… Пожилая тетка громко похваляется, что ей никто не даст пятидесяти. Мол, благодаря крему от морщин. А он-то подумал, что ей лет шестьдесят… Смешно. Но что-то не веселит…

Рекламу сменяют еле видные оперативные съемки. Слов сквозь документальный шорох не разобрать, текст расшифровки мчится меленькой строкой внизу кадра. Но и так понятно, в чем дело, – запетали очередного милиционера-взяточника. Комментатор ликует. Как будто они сами – и журналисты, и телезрители – не юзают работу во все дырки. Все, все – что могут, то и тащат. Подразумевая, что так компенсируют малость своей зарплаты. Но ведь как они, так и нашенские…

Сам Глеб был считай что чист. Один-другой боттл в зачет не идет. Даже нужен, чтобы не противопоставлять себя сослуживцам. К нему абсолютно не относилось почти правдивое присловье: получил пистолет – не приходи в кассу. Мол, сам зарабатывай. Он и брезговал, и побаивался вымогать, поэтому на намеки не реагировал и, когда ему впрямую предлагали или даже навязывали конверт, резко отказывался. Не продавал свою свободу: за не бог весть какую сумму наш человек считает, что купил тебя с потрохами, в обслугу превратил.

Выругавшись в несколько ярусов, Глеб вырубает картинку. Не смотрел – и не надо было! Правильнее сейчас бы в койку, но не уснешь же!

Он хватает мобильник и набирает Анжелу. Телефон у нее не отключен – уже хорошо. Он быстро шагает от двери к окну и обратно. С легким сердцем отдал жене шкаф с книгами, кожаное кресло, в которое она любила залезать с ногами, и этажерку, на которой еще ее прабабка держала всякие женские причиндалы. Остался палас на полу, небольшой стол с новым компьютером и широкий диван – он теперь держит его разложенным, чтобы не заморачиваться с приготовлением постели. В комнате просторно, с уборкой никаких проблем – пропылесосишь, когда есть время и настроение, – и живи в свое удовольствие.

Но кайфа нет. От протяжных гудков становится совсем тошно, а когда у трубки кончается терпение и она сама отключает набор, Глеб вслух выкрикивает: «Сучка, даже ответить не хочет!» В голову не приходит, что Анжела могла просто не услышать звонок, могла выйти из дома без мобильника… Да мало ли какие причины! Нет, ему даже хочется, чтоб гадости взгромоздились и замуровали ту щелку, через которую можно было видеть солнце, голубизну неба, нормальных людей, не помышляющих ни о каких преступлениях против закона и против обычного человеческого дружелюбия.

Плюхнувшись на диван, Глеб заваливается на спину. Поворачивается на бок, подтягивает ноги к животу… Самая уютная поза… Словно возвращаешься в самое начало, в утробу, когда все впереди, все может пойти по самому лучшему сценарию, о котором мечтают все матери для своих детей. Он зажмуривает глаза, прижимает к ним ладони. В кромешной темноте всплывает картинка из детства, которую он, повзрослев, запрещает себе просматривать.