Каждый Наследник желает знать… - [169]

Атланы растерянно остановились, озираясь по сторонам, зубы стиснуты, оружие наготове, в головах – убежденность, что против того, кто способен растворить яйцелицего в воздухе, как кусок сахара в кипятке, оно не поможет.

На месте вспышки ночь задрожала, словно желе. Повеяло холодом.

– Не нравится мне это… – прогудел Туалатин. – Надо уходить.

– Сейчас уходим, – неистово сверкнул глазами Адалет,[179] закрыл глаза и прорычал:

– Демоны, парни, на меня!

И, к изумлению Наследников, на земле засветились бледно-бледно золотые клеточки разорванной Пожирателем защитной сети. Лицо старика исказилось, словно волшебник пытался поднять что-то невероятно тяжелое или удержать за рога гиперпотама:

– Быстрей…

– Эх, уходили Сивку!.. – азартно ухмыльнулся Агафон, подставив плечо едва державшемуся на ногах Анчару, схватил его руку, а второй вцепился в палец Туалатина.

Дед с внуком, догадавшись, чего хотят от них люди, быстро взялись за руки. Конро бережно коснулся ладони мага-хранителя. Адалет, не глядя, потянулся, чтобы замкнуть круг – и вдруг пальцы его ткнулись во что-то холодное и кожистое.

– Не щекочись, старик, – гулким басом пророкотало ему в ухо, и он подскочил. – Держи!

– Держи! – нетерпеливо рыкнул другой голос, и в ладонь атлана лег жесткий край крыла Змиулании.

Теперь круг был замкнут.

Не теряя ни мгновения, Адалет окончательно соскользнул в транс, приготовившись нащупывать следы неуловимого Гаурдака и вязать рваную сеть – и ахнул. Напитанное магией Змеев и демонов восприятие вместо обычного серого мира, прибежища волшебников и их заклятий, даже не вошло – вломилось в более тонкий мир теней, точно гиперпотам сквозь бумажную ширму. Объемные светящиеся фигуры тех, кто раньше казался ему лишь разноцветными точками, окружали его теперь со всех сторон. Наследники и атланы, обладающие лишь фоновой магией, присущей каждому обитателю Белого Света – бледнее, ярче них – яйцелицые, снующие как мухи над головами и силящиеся сплести новую паутину из тонких волокон, которые отчего-то теперь сияли и были прекрасно видны и в этом нереальном мире…

И вдруг старик понял: то, что раньше он принимал за волокна, было ничем иным, как чистыми линиями силы. Их завихрения, течения, протоки и омуты сходились, словно притянутые магнитом, в медленный, но могучий водоворот там, где стояли, взявшись за руки и прочие конечности, они семеро. Потоки силы, мерно пульсируя, вливались в образованную их кругом невидимую чашу и наполняли ее, странным образом не переливаясь через край, но расширяя ее и углубляя, словно река, встретившая на своем пути котлован и плотину. Все семеро уже стояли в ее середине, а сила всё прибывала, сливалась отовсюду, и сияющие струи завивались вокруг них – выше и ниже – переплетаясь в замысловатые жгуты и косы, между прядями которых то и дело проскакивали яростные белые искры.

Старик задохнулся от восхищения дикой мощью и совершенством, не доступными ранее смертным, вдохнул глубоко, едва не теряя сознания от чистого, незамутненного блаженства, понятного только магам, точно желая раствориться в этой неистовой красоте и силе, но спохватился, резко повернул голову…

Дыхание его перехватило повторно, а сердце пропустило такт. Потому что другой такой же водоворот собирался всего в нескольких десятках метров от него. А в оке его стоял, холодно щуря желтые глаза и явно наслаждаясь испугом человека, полубог.

Он встретился взглядом с Адалетом, картинно изломил брови, словно собираясь что-то сказать, наверняка, что-нибудь едкое или уничижительное… Но чужого ехидства и своего унижения хватило сегодня старику на долгие годы вперед. И он, не дожидаясь новой порции, и даже не пытаясь восстановить сеть, как хотел, открыл себя для собравшейся в их чаше силы и швырнул ее в Пожирателя.

Гаурдак запоздал с ответом всего лишь на миг. Но и этого было достаточно, чтобы бесшумно ревущий поток, от которого чесались зубы и свербели кости, плавился мозг и земля уходила из-под ног, налетел на созданный Пожирателем сосуд и разнес его, словно залп из водомета – хрустальную вазу.

Рот полубога открылся в неслышном крике, руки вскинулись, пытаясь срастить осколки – или направить накопленную силу во врага… Но поздно. Линии силы, заключенные внутри, выхлестнули наружу, точно взбесившиеся змеи, сметая все на своем пути, и управлять ими сейчас не смогли бы и боги…

Стенки чаши Адлета захрустели под их напором, и маг, влекомый одними лишь инстинктами и отточенными веками рефлексами, бросил сознание вперед, воздвигая защиту.

Если бы не сила Змеев и демонов – у чародея и его подопечных не было бы ни единого шанса пережить столкновение двух ураганов чистой магии. Словно первобытные силы мирозданья, вгрызались они друг в друга в слепой жажде свободы и действия, рвали, крутились, как сцепившиеся псы, завывая и перемалывая в пыль все, что было вокруг. Под их напором магия, связующая круг, напряглась, затрещала, чародеи упали на колени, медленно теряя сознание, и даже горные жители припали к земле, почти не в силах удерживать натиск разгулявшейся магии.

Вырвавшиеся из своих уз стихии резвились вокруг, терзая и гоняя друг друга – то ли играя, то ли всерьез, а Адалет, задыхаясь от напряжения и изнеможения, одновременно поддерживал купол, собирал из обрывков сеть и искал потерявшегося в искристой мгле Гаурдака. Казалось, что каждая секунда теперь проходится по его коже огромным напильником. Нервы горели, в груди стучало не сердце, а молот, и с каждым ударом этого молота голова, заново и заново, раскалывается, как арбуз под конским копытом. И с каждым ударом сердца, с каждой прошедшей секундой он заново и заново изумлялся тому, что жив, потому что не мог человек пропускать сквозь себя такое обилие силы – и уцелеть!..