Каждому свое - [2]

Как только машина, слепо двигаясь, притормозила у крыльца, и слабый луч зашторенных фар обнажил его первую ступеньку, дверь открылась, и на пороге возник силуэт хозяйки. Свет, вырвавшийся теперь из коридора через полуоткрытую дверь, очертил ее фигуру, лишенную склонности к излишней полноте. Григорий вышел из машины, поднялся на две ступеньки и поприветствовал хозяйку.

— Как самочувствие, Верочка?

— Спасибо, хорошо.

— Как наш гость?

Она понизила голос:

— Целый день писал письма, затем притомился и сейчас спит.

— Спит?! — искренне удивился Григорий.

Его небольшой по времени, но насыщенный событиями опыт подготовки и заброски людей за линию фронта не имел подобного прецедента. Все его подопечные были добровольцами, но при этом каждый вел себя по-своему. Одни просили разрешение накануне начала операции поговорить по телефону с любимой на какую-то абстрактно-житейскую тему, лишь бы услышать до боли знакомый голос. Другие, наоборот, откладывали любой вид общения с внешним миром до возвращения. Но никому не удавалось за несколько часов до встречи с суровой неизвестностью лечь в постель и крепко заснуть.

Как-то Григорий проконсультировался у врача-психиатра по поводу возможной реакции человека на подстерегающую его опасность. Доктор взял лист бумаги и изобразил на нем четыре возможных варианта, но, немного подумав, приписал пятый, как не менее вероятный — неожиданное наступление сна. Он пояснил, что этот случай наступает при полном истощении нервной системы или, наоборот, при идеальной ее стабильности.

Война сжимает время. То, на что в мирный период тратятся недели, а то и месяцы, во время войны должно быть реализовано в часы, а иногда в минуты. Это в свою очередь достигается нечеловеческим напряжением сил и нервов. Не напрасно один день на фронте приравнивается к трем дням службы в мирных условиях. А надо бы к десяти.

В духе времени Григорий за короткий срок стал маститым инструктором, забросил в тыл противника две диверсионно-разведывательные группы, которые сурово покарали коллаборационистов, восстановили законную власть в некоторых оккупированных немцами районах, после чего, перейдя линию фронта, благополучно вернулись на базу под Москвой.

Второй «блин» Григория также никак нельзя было назвать «комом». Это была безусловная удача. Подготовленный им известный боксер-тяжеловес оказался великолепным учеником, старательным, вдумчивым и умным. На первой же встрече с Григорием спортсмен изложил свое видение профессионально и с юмором. До того он бил только своих, настало время помериться силами с настоящим противником. На самом же деле боксом во время подготовки он почти не занимался и объяснял это просто: для непонимающих бокс — это мордобой, для людей знающих — высокоинтеллектуальный вид спорта. За одну минуту боя на ринге боксер решает такое количество задач, которое самый крупный математик не в состоянии изобразить на черной доске мелом за несколько часов.

После этого Григорий присвоил ему псевдоним «Математик».

«Математик» был удачлив. Установил связь с молодым человеком, специально оставленным на оккупированной территории. Тот до войны увлекался боксом, ездил в Москву, видел на ринге «Математика», который стал его спортивным кумиром. Теперь, встретившись в тылу у немцев, они взяли под контроль выделенный им район. Из местных молодых ребят создали поначалу небольшую диверсионную группу. Скоро к ним присоединились военные, вышедшие из окружения и бежавшие из немецкого плена. В отряде они спешили реабилитироваться за преступления, которые не совершали. За плен, куда попали не из-за трусости, а по вине тех, кто теперь мог их покарать. Отряд действовал до прихода армии. Затем часть влилась в ее ряды и вместе с ней двинулась на Запад.

* * *

Григорий осторожно вошел в комнату.

На столе у зашторенного, словно слепого окна, были аккуратно выложены лесенкой семь одинаковых конвертов сероватой бумаги, из которых торчали такие же удивительно похожие друг на друга сероватые листки бумаги. В центре стояла небольшая настольная лампа с кокетливо изогнутой ножкой и маленьким черным непрозрачным абажуром. Под ней лежал лист бумаги, а на котором было четко выписано обращение: «Дорогие мама и папа! Сегодня у нас день отдыха и каждый развлекает себя, как умеет. Я пишу письмо вам в надежде…» На этом послание прерывалось.

Григорий сел за стол, взгляд его упал на перевязанную веревкой и, видимо, приготовленную для отправки домой пачку книг. Надпись на обложке удивила его. «Идиот» — крупными буквами посередине, мелкими наверху — «Ф.М. Достоевский».

Еще в институтской библиотеке Григорий как-то взял книгу этого странного писателя. Придя домой, прочел до конца первую повесть и одолел вторую, затем внимательно просмотрел все иллюстрации: грязные городские улицы, фонарь еле освещает тротуар, по которому двигаются силуэты. Иногда из-под женских и мужских головных уборов выглядывают испуганные лица. В памяти сохранилось ощущение бесконечной тоски, исходившей от прочитанного.

Ему импонировало значительно больше всё, что призывало к борьбе, к освобождению. Например, книга Николая Островского «Как закалялась сталь». И неудивительно. Григорий, как и герой книги, родился в простой семье во времена, когда в стране царили голод и разруха. Чтобы выжить, он подростком пас соседских свиней. И тем не менее, после получения среднего образования он поступил в Полтавский пединститут, по окончании которого некоторое время преподавал в школе. А за год до начала войны произошло событие, которое в корне изменило будущее Григория: его направили на работу в органы госбезопасности, которые назывались тогда Народным комиссариатом внутренних дел. Работать и учиться, недосыпать и недоедать было в те, предвоенные годы, нормой жизни. Григорий не очень представлял тогда, что уготовила ему судьба.