Каждому свое - [61]

— Я знаю, что с вами все точно будет хорошо, — проговорила девушка.

Вдруг они оказались в лучах яркого солнца: лошадь, повозка, привычные изгороди… Дорога шла в гору, склон был крутым. Титженс не был уверен, в самом ли деле она сказала «Дорогой!» или «Мой дорогой!». Возможно ли это, ведь они так мало знакомы?.. Но ночь была долгой. К тому же он, вне всяких сомнений, спасал ей жизнь. Он осторожно натянул поводья. А еще этот холм. Крутая, белая дорога между зелеными, аккуратно подстриженными лужайками!

Проклятие, да стой же! Бедное животное… Девушка выпала из повозки. Нет! Ловко соскочила на землю! Конь запрокинул голову. Девушка чуть не упала, но удержалась за уздечку… Невозможно! Нежные губы… боится лошадей…

— Лошадь ранена! — Лицо мисс Уонноп стало белым, как бланманже. — Сюда, скорее! — позвала она.

— Я еще немного ее подержу, — проговорил Титженс. — Если отпущу поводья, лошадь может побежать. Рана серьезная?

— Крови много. Льется рекой!

Наконец Титженс выбрался из повозки и подошел к своей спутнице. Мисс Уонноп была права. Правда, кровь лилась не рекой, а скорее ручьем, но тем не менее.

— На вас белая нижняя юбка, — сказал Титженс. — Перелезьте через изгородь и снимите ее.

— И порвать? — уточнила она. — Хорошо!

Пока она бежала к изгороди, он крикнул ей:

— Разорвите юбку пополам и одну из частей порвите на лоскуты.

— Хорошо! — отозвалась она.

Мисс Уонноп перебралась через изгородь далеко не так изящно, как Титженс рассчитывал. Обошлось без элегантных прыжков. И все же она справилась.

Лошадь дрожала и смотрела вниз, ноздри у нее раздувались, кровь заливала передние ноги. Рана была в плече. Титженс положил правую ладонь лошади на глаза. Казалось, животное с облегчением выдохнуло… Ох уж этот магнетизм, которым обладают лошади… А может, и женщины? Одному Богу известно. Он уже почти не сомневался, что она тогда сказала «дорогой».

— Держите! — крикнула мисс Уонноп.

Титженс поймал брошенный ему белый круглый комок. Развернул его. Слава богу, именно то, что нужно. Длинная, прочная белая лента…

Что это еще за шипение?.. Маленький крытый автомобиль с помятыми крыльями, почти бесшумный, сверкающий, черный…

Проклятый автомобиль проехал мимо и остановился в десяти ярдах от них… Лошадь резво отскочила в сторону… Из маленькой двери автомобиля выпорхнуло некое подобие красно-белого петуха… Генерал… Белые перья! Девяносто медалей! Красный плащ! Черные брюки с красными лампасами. И, боже правый, шпоры!

— Черт бы вас побрал, старая свинья! Убирайтесь!

Генерал подошел к Титженсу и сказал:

— Могу подержать вашу лошадь. Я вышел, чтобы увести вас с глаз Клодин.

— Как великодушно, черт возьми! — выпалил Титженс с поразительной грубостью. — Вы должны заплатить за лошадь.

— Проклятие! — воскликнул генерал. — Да с какой стати? Вы же сами вывели своего бешеного верблюда мне под колеса.

— Вы никогда не сигналите, — сказал Титженс.

— Я нахожусь на частной территории, — проорал генерал. — И вообще, я вам сигналил.

Тощий, раскраснейшийся, изрядно перетрусивший, он держал лошадь за уздечку. Титженс развернул нижнюю юбку, поднял перед глазами и оценивающе осмотрел, примеряя к лошадиной груди.

— Послушайте! Я должен возглавить торжественную процессию к собору Святого Петра в Дувре. Там планируется освящение знамен нашей армии или что-то подобное.

— Вы никогда не сигналите, — повторил Титженс. — Почему вы не взяли с собой шофера? Он человек умелый… На словах вы якобы очень хорошо относитесь к вдове и ее дочери… При этом грабите их, серьезно поранив их лошадь…

— А вы какого дьявола ехали по нашей дороге в пять часов утра?

Титженс, который уже успел приладить половину нижней юбки к груди и плечу раненого коня, проговорил:

— Подайте-ка.

И он указал на лежащий у ног генерала тонкий белый комок ткани, который прикатился со стороны изгороди.

— Можно я отпущу лошадь? — уточнил генерал.

— Конечно, — сказал Титженс. — Уж лошадь я могу успокоить получше, чем вы — водить автомобиль.

Длинными лоскутами он закрепил повязку, обмотав их вокруг лошадиной груди. Генерал, стоявший за Титженсом, переминался с пятки на носок, положив руку на эфес своей позолоченной шпаги. А Титженс продолжил бинтовать рану.

— Послушайте-ка, — вдруг зашептал генерал на ухо Титженсу, внезапно подавшись вперед. — А что же я Клодин скажу? По-моему, она успела заметить девушку.

— Скажите ей, что мы приехали спросить, когда вы спускаете своих проклятых собак для охоты на выдр, — проговорил Титженс. — Вполне себе правдоподобная история.

— В воскресенье! — воскликнул генерал, и в голосе его послышалось чуть ли не отчаяние. Потом с заметным облегчением в голосе он добавил: — Я скажу ей, что вы ехали на раннюю литургию в церковь к Дюшемену в Петт.

— То есть, помимо убийцы лошадей, вы хотите прослыть еще и богохульником, — проговорил Титженс. — Однако заплатить за лошадь придется.

— Черт побери, да не буду я платить! — прокричал генерал. — Говорю же, вы сами виноваты.

— Тогда заплачу я, — сказал Титженс. — И понимайте это, как хотите.

Он распрямился и посмотрел на лошадь.

— Убирайтесь, — велел он генералу. — Говорите что хотите. Делайте что хотите! Но когда поедете через Рай, отправьте сюда ветеринара, срочно. Не забудьте. Я хочу спасти эту лошадь…