Казбек. Больше, чем горы - [10]
Обратно шли минут сорок. Туда пятьдесят, обратно сорок. Камни скользкие, вспышки молний, гром, шквалистый ветер, грохот. Слава Богу, статика была небольшая, ледорубы за спиной не «пели», как это бывает с ними в грозу. Сам не видел, надёжные люди рассказывали. Сам в горах только видел молнии от земли в небо. Шота пару раз терял тропу, находил и светил фонарём, показывая другим дорогу. Раза три приходилось форсировать невесть откуда взявшиеся крупные ручьи. И пса не видать. И не видно ни пса. Во вспышке краем глаза впереди заметил человека в черной рясе с куколем на голове и посохом в руке. Сердце ёкнуло… Насилу дождался следующей молнии. Нет, это один из наших в дождевике и с одной трекинговой палкой в руке, вторую то ли потерял, то ли сломал. А я уже… Ага, сподобились! Скоро, как в «Бриллиантовой руке» Козодоев на Черных камнях, грезить начну… Эх, мама Габриэли… мама Габриэли… Слаб человек в горах, слаб, мелок и беззащитен, как букашка на ладони, то ли посмотрят — отпустят, то ли придавят, и делов-то…
Дошлёпали.
В здании метеостанции на втором этаже собралось человек двадцать-двадцать пять. Насквозь мокрые! Куртки, шапки, штаны, перчатки — всё сырое, хоть отжимай! Кто-то пытался организовать чай. Повара не нашли, повара спят. Вспомнили про термосы. Разлили. Пока пили, пытались развесить одежду на гвозди и веревки. Я повесил пуховку прямо на дверной косяк. Штормовка еще пригодится, как-то нужно добираться до палатки. Резанова тоже мокрая, хоть ей дали дождевик. Мокрая и напуганная. Мы все напуганные. Сходили, бляха-муха, на Казбек. «Восходители»… Кто-то бродил и всё спрашивал про украинскую группу, ту, что ушла раньше. Никто ничего не знал… Но этот кто-то не унимался и всё давил на совесть. Мы здесь, а они там… Они там, а мы здесь… в тепле… Нам идти искать?! Потом, слава Богу, пришли и они.
Сырая одежда и без движения… стали мерзнуть.
— Резанова, пошли паковаться в спальники! Околеем. Все вернулись.
— Дойти ещё…
— Дойдём. Бери накидку! Включай фонарь!
Двадцать метров от метеостанции до палатки бежали тяжёлой трусцой, в альпинистских ботинках не разбегаешься на 3670! Интересно, на хрен я сюда приехал?! Никто не помнит? Мама Габриэли, кажется, что-то пошло не так.
Забрались в палатку, и ворошились в ней, как два жука. Подвесили мой фонарик под потолок, быстро стягивали сырую одежду, быстро складывали в угол подальше от сухих спальников. Всё быстро. Холодно! По палатке хлестало, ветер с силой раскачивал её. Внутрь дождь не попадал, но водяная пыль пробивалась и сыпала сверху, отчего становилось ещё холоднее.
— Снимай с себя всё! — командовал я, покрываясь гусиной кожей.
— Всё снимаю… — Резанова тянула с себя флиску.
— Всё, говорю!
— Зачем? — дернулась Резанова.
— Трахаться будем…
— С ума сошёл!
— Резанова… Щас в один спальник заберёмся, вторым накроемся, обнимемся и будем греться! Чего не понятно? Стягивай, говорю, майку! Всё равно сырая.
Поняла, кивнула, стянула и нырнула в спальник, я выключил свет и забрался за ней. Прижались, застучали зубами, часто-часто задышали. Воздуха не хватает… Холодно. Ох, блин, холодно! Надо вдохнуть-выдохнуть и успокоиться. Вдохнуть-выдохнуть, успокоить дыхание, и станет теплее… Вот чего она такого подумала? Прям до секса здесь, ага… Ещё Равиль в Непале говорил, либидо на высоте в три с половиной километра становится маленьким, как горошина. «Почему горошина?» — хохотали мужики. «Сам видел! — серьёзно отвечал Равиль. — В трусы к себе заглядывал». Но людям всё равно интересно, зачем мужчина ходит с женщиной в горы? Отвечаю: сначала так совпало, а потом понравилось, дополнительно мотивирует и мужчину, и, как ни странно, женщину тоже. И ещё… Прижаться друг к другу с мужиком вот так, в одном спальнике, это я бы ещё подумал…
— Резанова, выдохни и успокойся. Щас потеплеет.
Минут через пятнадцать согрелись и расползлись по спальникам. Закемарили…
Через сорок минут проснулся от противного металлического скрежета. Разлепив глаза, в предрассветной мгле разглядел: потолок палатки кренится… кренится, вот-вот ляжет на нас, за палаткой тем временем, набирая обороты, разгонялся реактивный двигатель.
— Резанова! — дурным голосом заорал я, вцепившись в перемычку потолка. — Держи палатку!
Боковым зрением видел: глаза открыла, но рук из спальника не доставала, лежала молча, не шевелясь, уставившись на потолок.
Шквал прошёл. Я отпустил перемычку.
— Галь, ты чего?
— А… уже всё равно… — выдохнула она и отвернулась.
Всё равно… всё равно. Как страшно, когда всё равно. Мама Габриэли, моли Бога о нас…
Мама Габриэли
…Господи, как трудно писать-то про святых. Всего несколько страниц, а ощущение, будто на гору взобрался.
Ладно, продолжим.
Когда пишешь о человеке (о любом человеке): неплохо бы выстроить план, некую канву описания, эдакий маршрут из пункта А в пункт В, «от пролога к эпилогу», как пел Окуджава. Хорошо бы сформировать отношение к герою. А если пытаешься охватить весь его жизненный пусть — найти вектор, направляющий в жизни. Когда я только взялся писать про святого, мне, глупцу высокомерному, казалось: я знаю, я понимаю, как и для чего жил мама Габриэли.
