Она выбирала дорогу, а я слепо шел за ней.
Она подстрекнула взять денег, нашла расплатиться как,
И мы накупили акций и подняли собственный флаг.
В долг забирая уголь, питаясь Бог знает чем,
Мы клиперы приобретали
теперь их уже тридцать семь.
За клиппером клиппер грузился, блестяще шли дела,
Когда в Макассарском проливе внезапно она умерла.
Около Патерностера, в тихой синей воде,
Ее опустили в вечность. Я отметил на карте где.
Было нашим собственным судно, на котором скончалась она.
И звалось в честь нее «Мэри Глостер». Давнишние то времена…
Я плыл на попойку вдоль Явы и чуть не сел на мель,
Когда твоя мать мне явилась — и с тех пор мне противен хмель.
Я цепко держался за дело не покладая рук,
Копил (она так велела), а пили другие вокруг.
Я в Лондоне встретил Мак-Кулло (не бывало знакомства нужней) —
Мы вместе начали дело: три кузницы, двадцать людей.
Дешевый ремонт дешевки. Я платил, и дело росло,
Патент на станок приобрел я, и тут мне опять повезло.
Я сказал: «Нам выйдет дешевле, если сделает их наш завод»,
Но Мак-Кулло на разговоры потратил почти что год.
А тут началось движенье — работа пришла сама:
Машины, котлы и трубы, огромные, как дома.
Мак-Кулло хотел, чтоб в каютах были и мрамор и клен,
Брюссельский и утрехтский бархат, ванны и общий салон.
Водопроводы повсюду, с резьбою каждая дверь…
Но он умер в шестидесятых, а — я вот только теперь…
Я знал — когда строился «Байфлит», — я знал уже в те времена:
Они возились с железом! — Я знал — только сталь годна.
Первое растяженье! И стоило это труда,
Когда появились наши девятиузловые суда!
Меня закидали вопросами, я же текст им привел в ответ:
«Тако да воссияет перед людьми ваш свет».
Они пересняли, что можно, но я был мозгами богат,
В поту и в тяжелых сомненьях, я бросил их год назад.
Пошли на броню контракты, здесь был Мак-Кулло силен
Он был мастер в литейном деле, но — лучше, что умер он.
Я прочел все его заметки: их понял бы и новичок,
А я не дурак, не продолжить там, где мне дан толчок.
(Его вдова хоть сердилась, я чертежи разобрал.
Шестьдесят процентов, не меньше, приносил мне прокатный вал.
Шестьдесят процентов с браковкой, мы могли их делать вдвойне.
И четверть мильона кредита — скажи спасибо мне!
Мне казалось — но это не важно, — что ты обожаешь мать.
Тебе уже скоро сорок, и тебя я успел узнать.
Харроу и Тринити Колледж! А надо бы в Океан!
Я хотел тебе дать воспитанье, но горек был мой обман.
Тому, что казалось мне нужным, ты вовсе и не был рад,
А то, что зовешь ты жизнью, я называю — разврат.
Гравюры, фарфор и книги тебя занимали зря,
Квартирой модной кокотки была квартира твоя.
Ты женился на этой костлявой, длинной, как карандаш.
От нее ты набрался спеси: но где же ребенок ваш?
Запрудила пол-Кромвель-роуда вереница ваших карет,
Но докторский кэб не виден, и наследника нет как нет.
(Итак, ты мне не дал внука, тобой окончен наш род),
А мать твоя в каждой поездке под сердцем носила плод.
Но убивал малюток, широкий морской простор,
Только ты, ты один это вынес!
Хоть мало что вынес с тех пор.
Лгун, и лентяй, и хилый: как будто себе на обед
Собирал ты корки с помоек. Мой сын не помощник мне, нет!
Для него есть триста тысяч и проценты с них каждый год,
Все это, видишь ли, Дикки, пущено мной в оборот.
Ты можешь не пачкать пальцев, а не будет у вас детей,
Все вернется обратно в дело. Но что там с женой твоей?
Она стонет, кусая платочек, в экипаже своем внизу:
«Милый папочка! Он умирает!» —
и старается выжать слезу.
Благодарен? О да, благодарен, но нельзя ли подальше ее?
Твоя мать ее не любила, а у женщин бывает чутье.
Ты услышишь, что я женился второй раз! Нет! Не совсем.
Но дай бедной Эджи сотню, не все ли равно зачем…
Она была самой славной — ты скоро встретишься с ней.
Я с матерью уплываю, а тебе поручаю друзей.
Мужчине нужна подруга; женщины скажут — пустяк, —
Конечно, есть и такие, которым не нужен очаг.
Но о той хочу говорить я, кто леди Глостер еще,
Я нынче в путь отправляюсь, чтоб повидать ее.
Стой! И звонка не трогай! Пять тысяч тебе заплачу,
Если будешь слушать спокойно и сделаешь всё, что хочу.
Скажут люди, что я безумец, ты же будь настойчив и тверд.
Кому ж я еще доверюсь? (Отчего не мужчина он, черт!)
Мы затратили деньги на мрамор, еще при Мак-Кулло, давно.
Мрамор и мавзолеи — так возноситься грешно.
Для похорон мы имеем — остовы бригов и шхун.
Не один так писал в завещанье
и и не был ни шут, ни хвастун.
У меня слишком много денег,
так я думал… но я был слеп.
В надежде на будущих внуков
я купил этот Вокингский склеп.
Откуда пришел я, туда же и возвращаюсь вновь.
Ты возьмешься за это дело,
Дик, мой сын, моя плоть и кровь!
Десять тысяч миль отсюда, с твоей матерью лечь я хочу,
Чтоб не свезли меня в Вокинг, вот за что я тебе плачу.
Как это надо сделать, я давно уж обдумал один —
Спокойно, прилично и скромно — слушай меня, мой сын.
Знаешь наши рейсы? Не знаешь…
Так в контору письмо пошли,
Что, смертью моей угнетенный, ты хочешь поплавать вдали.
Ты выберешь «Мэри Глостер» — мною приказ уже дан, —
Ее приведут в порядок, и ты выйдешь на ней в океан.
Стоило много денег ее без дела держать.
Но могу я платить за причуды, на ней умерла твоя мать.
Около Патерностера, в тихой синей воде, —
