Небесной дорогой голубой
Идёт извозчик. И лошадь ведёт за собой.
Подходят они к райским дверям:
«Апостол Пётр, отворите нам!»
Раздался голос святого Петра:
«А много вы сделали в жизни добра?»
«Мы возили комиссара в комиссариат,
Каждый день туда и назад…»
Невольно вспоминается аналогичная сцена у тех же Райских Врат из «Томлинсона» Киплинга:
Вот и Пётр Святой стоит у ворот со связкою ключей.
«А ну-ка на ноги встань, Томлинсон,
будь откровенен со мной:
Что доброе сделал ты для людей
в юдоли твоей земной?»
Тихонов и Одоевцева — именно с этих двух поэтов вообще началось бытование «киплинговской» баллады в России, но вот Одоевцева, в отличие от Тихонова, английский язык знала хорошо, и по её собственным словам «Киплинга читала с раннего детства». Более того, (как рассказывала она автору этих строк) именно она, Ирина Одоевцева и натолкнула свою подругу, Аду Оношкович-Яцыну, на идею переводить стихи Киплинга. с чего всё и «пошло есть»…
А вот ещё Эдуард Багрицкий (тоже знавший английский и немало переводивший стихов с него):
Так бейся по жилам. кидайся в края
Бездомная молодость, ярость моя,
Чтоб звёздами брызнула кровь человечья.
Чтоб выстрелом рваться вселенной навстречу….
(«Контрабандисты»):
Или:
«На плацу открытом
С четырёх сторон
Бубном и копытом
Дрогнул эскадрон…
…………………………
Степь заместо простыни
Натянули — раз!
Саблями острыми
Побреют нас…
(Разговор с комсомольцем Дементьевым)
Вл. Луговской:
Итак, начинается песня о ветре.
О ветре. обутом в солдатские гетры,
О гетрах, идущих дорогой войны,
О войнах, которым стихи не нужны,
Идёт эта песня, ногам помогая….
(«Песня о ветре».)
М. Голодный. Баллада-монолог «Верка Вольная»:
.
«…Куртка жёлтая бараньей кожи,
Парабеллум за кушаком,
В подворотню бросался прохожий.
Увидав меня за углом…
………………………………
Гоцай, мама, орёл или решка,
Умирать, побеждать — всё к чертям!
Вся страна, как в стогу головешка,
Жизнь пошла по железным путям…
Павел Антокольский:
Не тьма надо тьмой подымалась,
не время над временем стлалось,
Из мрака рождённое тельце несли пеленать в паруса…
(«На рожденье младенца»)
или его же «Баллада о парне из дивизии «Великая Германия»:
Парня выбрали по росту среди самых низколобых,
На ночь заперли в казарму, сны проверили в мозгу»…
или такие строки:
Макбет по вереску мчится. Конь взлетает на воздух,
Мокрые пряди волос лезут в больные глаза,
Ведьмы гадают о царствах. Ямб диалогов громоздок.
Шест с головой короля торчит. разодрав небеса…
(«Эдмунд Кин»)
Константин Симонов, (тоже, как и Киплинг, военный журналист) и вовсе не знавший ни одного иностранного языка, но — буквальный подражатель Киплинга начиная с самых ранних собственных стихов:
«Никак не можем мы смириться с тем.
что люди умирают не в постели,
что гибнут вдруг, не дописав поэм,
Не долечив. Не долетев до цели,
Как будто можно, кончив все дела…»
«Всю жизнь любил он рисовать войну»,
Сразу видно и откуда пошли такие баллады, как его же «Рассказ о спрятанном оружии». Тут сюжет взят у Р. Л. Стивенсона из его знаменитого «Верескового мёда» в переводе С. Маршака), а построение стиха и вся интонация киплинговская. Ну, и почти все стихи из книги «С тобой и без тебя», где так наз «лирический герой» вышел из Киплинга, едва успев кое-как переодеться в форму советского офицера. Или, наконец, баллада «Сын артиллериста» с её рефреном:
«Держись мой мальчик: на свете
Два раза не умирать,
Ничто нас в жизни не может
Вышибить из седла!»
Такая уж поговорка у майора была…
Ну, а если обратиться к стихам более второстепенных поэтов? Вот, к примеру, Ярослав Смеляков. Довольно вспомнить хотя бы одно его, вероятно, самое популярное в шестидесятых годах ХХ века, стихотворение:
Если я заболею, к врачам обращаться не стану
Обращаюсь к друзьям (не сочтите. что это в бреду):
Постелите мне степь, занавесьте мне окна туманом.
В изголовье поставьте ночную звезду.
Я ходил напролом, я не слыл недотрогой… И.т. д
А вот — другое поколение: приведу тут полностью стихотворение из первой книжки стихов фронтового врача, двадцатипятилетного Семёна Ботвинника, изданной в 1947 году:, и, понятно, разруганной в дым советской критикой:
Чугунные цепи скрипят на мосту.
Последний гудок замирает в порту.
Уходит река в темноту…
Но ты побывай на свету и во мгле.
Шинель поноси, походи по земле.
В огне обгори. И тогда
Услышишь, к а к цепи скрипят на мосту,
Как долго гудок замирает в порту.
Как плещет о камни вода…
Или такой отрывок из открывающего эту книжку стихотворения:
«.. И у нас не дрожала в бою рука,
А о смерти думать не надо.
Биография наша как штык коротка
И проста она, как баллада.
Не хочу, чтоб земля была мне легка.
Пусть качает меня, как качала,
Биография наша как штык коротка,
Но ведь это только начало!
Даже крикливый и банальный Михаил Светлов, с его «Каховкой» или «Гренадой», романтически воспевающий советскую агрессию, искренне оправдывающий её якобы благими целями… Да, Светлов тоже отдалённо исходит из Киплинга, ну хоть из стихотворения «Несите бремя белых, что бремя королей». Только вместо «бремени белых» (т. е. заботы о народах колоний, понимаемой Киплингом как долг колонизатора) у Светлова «советские люди», столь же альтруистично заботятся об «освобождении» разных чужих стран от «ужасов капитализма» (а при случае и от феодализма):
