Две недели губ-вахты — не с бухты-барахты:
Я «был пьян и устроил скандал».
Ого-го! — уж скандал так скандал!
Патрулю от души наподдал!
Пер. Евгений Фельдман
Радость в джине да в чаю —
Тыловому холую,
Соблюдающему штатские порядки,
Но едва дойдет до стычки —
Что-то все хотят водички
И лизать готовы водоносу пятки.
А индийская жара
Пропекает до нутра,
Повоюй-ка тут, любезный господин!
Я как раз повоевал,
И — превыше всех похвал
Полковой поилка был, наш Ганга Дин.
Всюду крик: Дин! Дин! Дин!
Колченогий дурень Ганга Дин!
Ты скорей-скорей сюда!
Где-ка там вода-вода!
Нос крючком, зараза, Ганга Дин!
Он — везде и на виду:
Глянь — тряпица на заду.
А как спереди — так вовсе догола.
Неизменно босиком
Он таскался с бурдюком
Из дубленой кожи старого козла.
Нашагаешься с лихвой —
Хоть молчи, хоть волком вой,
Да еще — в коросте пота голова;
Наконец, глядишь, привал;
Он ко всем не поспевал —
Мы дубасили его не раз, не два.
И снова: Дин! Дин! Дин!
Поворачивайся, старый сукин сын!
Все орут на бедолагу:
Ну-ка, быстро лей во флягу,
А иначе — врежу в рожу, Ганга Дин!
Он хромает день за днем,
И всегда бурдюк при нем,
Не присядет он, пока не сляжет зной;
В стычках — Боже, помоги,
Чтоб не вышибли мозги! —
Ну а он стоит почти что за спиной
Если мы пошли в штыки —
Он за нами, напрямки,
И всегда манером действует умелым
Если ранят — из-под пуль
Вытащит тебя, как куль:
Грязнорожий, был в душе он чисто-белым.
Опять же: Дин! Дин! Дин!
Так и слышишь, заряжая карабин,
Да еще по многу раз!
Подавай боеприпас,
Подыхаем, где там чертов Ганга Дин!
Помню, как в ночном бою
В отступающем строю
Я лежать остался, раненый, один
Мне б хоть каплю, хоть глоток —
Все ж пустились наутек,
Но никак не старина, не Ганга Дин.
Вот он, спорый, как всегда;
Вот — зеленая вода
С головастиками, — слаще лучших вин
Оказалась для меня!
Между тем из-под огня
Оттащил меня все тот же Ганга Дин!
А рядом: Дин! Дин! Дин!
Что ж орешь ты, подыхающий кретин?
Ясно, пуля в селезенке,
Но взывает голос тонкий:
Ради Бога, ради Бога, Ганга Дин!
Он меня к носилкам нес.
Грянул выстрел — водонос
Умер с подлинным достоинством мужчин,
Лишь сказал тихонько мне:
«Я надеюсь, ты вполне
Был водой доволен», — славный Ганга Дин.
Ведь и я к чертям пойду:
Знаю, встретимся в аду,
Где без разницы — кто раб, кто господин;
Но поилка наш горазд:
Он и там глотнуть мне даст,
Грешных душ слуга надежный, Ганга Дин!
Да уж — Дин! Дин! Дин!
Посиневший от натуги Ганга Дин,
Пред тобой винюсь во многом,
И готов поклясться Богом:
Ты честней меня и лучше, Ганга Дин.
Пер. Евгений Витковский
(Товарные поезда Северной Индии)
Когда сердца солдат сильней забиться бы могли?
От слов команды: «Заряжай!» — а после: «Ляг!» и «Пли!»?
Нет: вот когда у тесных троп все с нетерпеньем ждут,
Чтоб интендантский груз привез снабженческий верблюд.
Ох, верблюд! Ох, верблюд! С важным видом идиота
Он раскачивает шеей, как корзиной злобных змей.
Не ворчит он, не кричит, делает свою работу.
Нагрузите-ка побольше, приторочьте поплотней!
Что заставляет нас, солдат, всё в мире проклинать?
И что солдат-туземцев заставит задрожать?
То, что патаны в эту ночь нам разнесут палатки?
Да нет, похуже: вдруг верблюд над ней раздует складки!
Ох, верблюд! Ох, верблюд! Волосатый и косматый,
За оттяжки от палаток спотыкается в пыли.
Мы шестом его бьем, мы орём ему: «Куда ты?»,
Ну а он ещё кусает руки, что его спасли.
Известно: лошадь-то чутка, а вол совсем дурак,
Слон — джентльмен, а местный мул упрямей, чем ишак.
Но вот снабженческий верблюд, как схлынет суета,—
И дьявол он, и страус он, и мальчик-сирота.
Ох, верблюд! Ох верблюд! Ох, кошмар, забытый богом,
Где приляжет — вьется птичка и мелодию свистит.
Загородит нам проходы — и лежит перед порогом,
А как на ноги поднимем — так, скотина, убежит!
Хромает, весь в царапинах, воняет — просто страх!
Отстанет — потеряется и пропадёт в песках.
Он может целый день пастись, но в ночь — поднимет вой,
А грязь найдет — так уж нырнет аж чуть не с головой!
Ох, верблюд! Ох, верблюд! Шлеп и хлоп — в грязи забавы,
Только выпрямил колени — и во взгляде торжество.
Племя дикое налево, племя дикое направо,
Но для Томми нет заторов, раз верблюд везет его!
Но вот закончен трудный марш, и лагерь впереди.
И где-то выстрелы гремят, и крики позади,
Тут расседлаем мы его — испил он скорбь до дна,
И так мечтает он за всё нам отомстить сполна,
Ох, верблюд! Ох, верблюд! Как горбы в пустыне плыли!
У источника приляжет, где фонтанчиком вода,
А когда к нему подходим так не ближе, чем на милю:
В бочку мордой он залезет — пропадём ведь мы тогда!
Пер Галина Усова
Если яйца ты фазаньи хоть однажды воровал,
Иль белье с веревки мокрое упер,
Иль гуся чужого лихо в вещмешок к себе совал —
Раскумекаешь и этот разговор.
Но армейские порядки неприятны и несладки,
Здесь не Англия, подохнешь ни за грош.
(Рожок: Не врешь!)
Словом, не морочься вздором, раз уж стал ты мародером,
Так что —
(Хор.) Все — в дрожь! Все — в дрожь! Даешь!
Даешь! Гра-беж!
Гра-беж! Гра-беж!
Ох, грабеж! Глядь, грабеж!
Невтерпеж прибарахлиться, невтерпеж!
Кто силен, а кто хитер,
Здесь любой — заправский вор,
Все на свете не сопрешь! Хорош! Гра-беж!
Хапай загребущей лапой! Все — в дрожь! Даешь!
