Казанова Великолепный - [30]

Сама жизнь — лотерея, безостановочное вращение барабана, грандиозный блеф. Казанова лишний раз убеждается в этом, но, вместо того чтобы выйти из игры, как сделали бы другие, отчаяться и впасть в меланхолию, садится за игорный стол, лавирует между барышами и потерями, повинуясь своему богу, то бишь своему желанию. Вопреки прочно установившемуся представлению, не одержимость, а азарт толкает его на бесконечные любовные опыты. Он все время разыгрывает одну и ту же карту, только в самых разных ситуациях. Бог требует от него не жертв, а внимания и осмотрительности. Пропасть между ним и Паскалем трудноразличима. Для Казы нет ничего запредельного, все разыгрывается в этом мире, но каждый раз иначе.

В Париже объявляется венецианец в бегах, двадцати пяти лет, по имена Тирета. Каза принимает его, вводит в общество, и тот очень скоро становится знаменит благодаря некоторым своим физическим доблестям. Итальянка Ламбертини, первой оценившая их, дает ему прозвище «граф де Шестьраз». Дело в том, что он обладатель мощного члена. Каза забавляется, глядя на это орудие в действии. Оно потолще, подлиннее, но поглупее его собственного. Свое он использует как наживку, и однажды вечером, пока все играют в карты, на нее клюет очаровательная племянница одной тучной дамы. Барышне семнадцать лет, она только что вышла из монастыря. На свою беду, она любопытна. И Джакомо выступает в роли наставника.

Оба сидят в углу гостиной, у камина. Девушка заговаривает с Казой — ей хочется знать, что означает «граф де Шестьраз» и т. д. Каза демонстрирует, о какой части мужского тела идет речь. Это отпугивает ее, однако вскоре она возвращается к предмету беседы. Урок возобновляется, набирает обороты и кончается в носовой платок. Ученица, не такая уж глупенькая и невинная, притворно негодует, но не слишком сильно.

«Менее чем в час заставили вы меня пройти путь, каковой, я думала, совершают лишь после замужества. Я стала как нельзя более сведущей в том, о чем прежде боялась и думать»*.

Джакомо всего лишь мастурбировал перед нею. Случись ему в наши дни извергнуть на вечернее платье любознательной девицы «телесную жидкость» (как изящно выражаются американские СМИ), его, возможно, привлекли бы к судебной ответственности за сексуальное домогательство и взяли эту самую жидкость на анализ ДНК, чтобы уличить его по науке. Дело запахло бы большими деньгами, в него вцепились бы адвокаты и журналисты. Скандал в Париже: один из приближенных министра иностранных дел обвиняется во влажном покушении на беспомощную несовершеннолетнюю. И она выиграет. Билл Казанова будет обезврежен. А его жертва огребет несколько миллионов долларов от продажи книжки, в которой изложит историю во всех ее гнуснейших подробностях.

Казанова поступает мерзко? Вероятно, однако поостережемся судить поспешно. Ибо почти тут же племянница напишет соблазнителю и попросит, чтобы он взял ее в жены и тем спас от участи быть проданной богатому купцу. «Не знаю, люблю ли я вас, но знаю, что самолюбие велит предпочесть вас кому-либо другому»*. Тетка ее — «ханжа, картежница, богачка, скряга и неправедница»*. Распорядиться судьбой племянницы она намерена так, как принято во всех семьях: ступай в монастырь или выходи замуж, третьего не дано. Женитесь на мне, пишет девушка Казанове, и вы получите столько-то. Такова жестокая женская участь, и Казанова, что бы о нем ни думали, выступает первым и самым достоверным ее свидетелем. Уже одного этого хватило бы, чтобы счесть «Историю моей жизни» ценнейшим документом: монахини, неверные жены, дочери на продажу, шлюхи, куртизанки, вздорные старухи, простолюдинки, маркизы, мещанки, графини, девицы и замужние — настоящий моцартовский список, да еще увиденный острым взглядом социолога. Никаких обобщений — каждый случай сам по себе. Тьма подробностей, более красноречивых, чем сотни ученых монографий.

Жирная старая ханжа очень скоро получит по заслугам. Это произойдет в день четвертования Дамьена. Казанова заказал окна на всю компанию. Поглазеть на казнь собрались толпы народа.

«Во время казни Дамьена принужден я был отвести глаза, услыхав, как он возопил, лишившись половины тела, Ламбертини же и г-жа XXX отворачиваться не стали; но не жестокосердие было тому причиной. Они объявили — а я сделал вид, что поверил, — будто не питали ни малейшей жалости к сему исчадию ада, настолько они любили Людовика XV. Но, по правде сказать, Тирета занимал г-жу XXX во время казни столь усердно, что, быть может, она из-за него не смела ни пошевелиться, ни повернуть головы»*.

Публичное истязание Дамьена длилось четыре часа. Раскормленная святоша г-жа XXX, разыграв задним числом возмущение, с превеликим удовольствием заграбастала Тирету. Каза же под покровом ночи завершил образование ее племянницы. Ее это — как он говорит и, уж верно, не врет — ничуть не огорчило.

Казанова — учитель, именно этому он обязан своей дурной репутацией, бешеной завистью, которую испытывают к нему мужчины, и тайной приязнью женщин (как бы ни бранили они его вслух) — словом, всей сложившейся о нем легендой. Учитель прикладной физиологии — и истории в придачу. Расправа с Дамьеном предвещает массовые казни времен Террора, когда гильотина будет работать как заведенная. Французы, кажется, обожают своего монарха, но…