Казанова. Последняя любовь - [15]

Казанова забавлялся помешательством своего соперника, видя, что тот даже не осознает всей смехотворности своего положения перед лицом двух женщин, которые, следуя вечной женской солидарности, вместе подводили жертву к полному поражению, давая ей возможность продолжать свои глупейшие речи.

Г-жа де Фонколомб тоже не желала отставать и приняла участие в фарсе. Ей хотелось преподать Полине урок, ибо, если даже та теперь развлекалась, посылая капитана за брошенным ею мячом, удовольствие, которое ей это доставляло, не могло быть без примеси горечи, поскольку у нее самой открылись глаза на этого незадачливого соблазнителя. Если же еще не открылись, то г-жа де Фонколомб не могла упустить случая помочь ей в этом, а заодно и всем остальным. И случая такой вскоре представился.

Казанова рассказал, что когда-то написал письмо Робеспьеру[24], в котором доказывал тирану, что он — новый антихрист. Но поскольку гильотина лишила того, как и многих других, возможности ответить, никакого ответа на аргументы шевалье де Сейнгальта не воспоследовало.

Г-же де Фонколомб пришло в голову, что с помощью магии этот ответ мог быть наконец получен.

Казанова также не упустил случая поставить на место своего противника: он заявил, что это станет возможно, если его усилия объединить с чарами Евы. Но для этого требовалось, чтобы одна из присутствующих персон, исключая самих чародеев, одолжила себя, свою, так сказать, материальную субстанцию, дабы робеспьеровой душе было во что воплотиться. Аббат, предчувствуя, что выбор может пасть на него, возопил, что не станет присутствовать при богохульстве. Г-жа де Фонколомб также отказалась, резонно заметив, что бывший представитель мятежной Франции откажется реинкарнироваться в женщину. Таким образом, свое тело и свой голос призраку мог предоставить лишь де Дроги. В том-то с самого начала и состоял весь замысел Казановы.

Надеясь польстить волшебнице своим участием и позабавить якобинку подобным маскарадом, офицер заявил, что с точностью выполнит все предписания магов.

~~~

Казанова загасил все свечи, чтобы в гостиную проникал лишь свет луны, вливающийся через окна. Ева пояснила, что вмешательство Селены[25], как она называла духа Луны, совершенно необходимо. Никто с этим не спорил. Можно было начинать. Ева приказала де Дроги сесть на табурет напротив окна и замереть, слегка расставив руки в стороны и повернув их ладонями к лунному свету. Офицер с военной точностью исполнял все ее указания. Г-жа де Фонколомб со своей камеристкой сели чуть поодаль, аббат же скоропалительно спасся, ворча свои обычные проклятия, смысл которых сводился к следующему: стоило ли столько таскаться по всей Европе, чтобы однажды встретиться с кровавым призраком Робеспьера.

Ева приблизилась к капитану и указательным пальцем несколько раз начертила на его лбу некую звезду, которую Казанова, дававший дамам пояснения по поводу modus operandi[26] происходящего, назвал «пятиконечной звездой Соломона». Де Дроги принялся за дело с таким воодушевлением, на которое его противник даже не мог рассчитывать: офицер намеревался выказать прекрасной волшебнице, что, даже если он и не верит в этот фарс, он все же сдается на милость ее победительных чар, причем капитуляция его полная и безоговорочная. Одновременно он полагал, что Полина увидит в нем желание вести себя, как подобает человеку остроумному, заботящемуся о развлечении честной компании. Получалось так, что с каждой минутой обе молодые женщины все дальше гнали его: одна от своего тела, другая из своих мыслей. Вот это поистине было чудо, да не простое, а двойное, которое удалось свершить Казанове и которое ничем не отличалось от тех чудес, которые он совершал всю свою жизнь. Однако вся магия была еще впереди.

Повернувшись к окну, Ева что-то пробормотала, обращаясь к луне. Казанова перевел ее слова не менее темными, загадочными фразами. Так длилось три или четыре минуты, и г-жа де Фонколомб имела случай полюбоваться на слаженность действий двух шарлатанов, с непринужденностью извлекающих из своих голов самые абсурдные нелепицы.

Затем, распростершись семь раз с поднятыми над головой руками перед человеком, который был уже не совсем де Дроги, еще очень мало напоминал Робеспьера, но в любом случае был первостатейным глупцом, Ева продемонстрировала ему при лунном свете стройность своей талии и гибкость всего тела. После чего Казанова громко и торжественно вопросил ее:

— Готовы ли вы изречь священные имена?

— О да, я готова, — ответила Ева.

— Так сообщите же мне их!

Она монотонно произнесла нечто совершенно непонятное, поднесла руку ко лбу, покачнулась и, казалось, готова была упасть. Казанова одним прыжком подскочил к ней и подхватил ее. Де Дроги пожалел, что ритуал запрещает ему покидать табурет, но стоически пересилил себя.

— Ах, сударыня! — вскричал тут шевалье тоном живейшего беспокойства. — Уверены ли вы, что это тот самый час Луны?

— О да, ведь я побывала у Юпитера, потом у Солнца, у Араэля, то есть у Венеры, и под конец у Меркурия.

— Но ведь вы миновали Сатурн и Марс, что, конечно, сокращает путь, но небезопасно.