Казанова - [90]

Хотя у Джакомо ушло несколько дней на поправку ущемленного самолюбия, дело пошло быстро, при помощи сэра Уэллбора он составил приказный ордер на семью Шарпийон для возвращения векселя, который ему по праву принадлежал. Джакомо заплатили двести пятьдесят гиней, в качестве посредника выступал Эдгар, который в итоге стал защищать Мари до такой степени, что сам в итоге был готов выплатить Казанове деньги и заботиться обо всей семье девушки ради ее внимания. Все было бы кончено, если бы не злость ее семьи на Казанову за публичное посрамление их с Мари выходок. Именно эта злость привела к аресту Джакомо, когда женщины дали показания под присягой об его агрессивном поведении на Денмарк-стрит. Слепой судья сэр Джон Филдинг, брат знаменитого Генри, сперва был настроен против Казановы и хотел приговорить его к тюремному заключению на неопределенный срок на основании того, что мадемуазель Шарпийон теперь опасается за собственную жизнь. Однако, когда Казанове дали слово — на итальянском, которым Филдинг овладел в детстве — венецианец был освобожден при условии, что два лондонских домовладельца поручатся, что он никогда не будет вновь посягать на Мари. Из протокола судебного заседания ясно следует: 27 ноября 1763 года два человека — Джон Пагус, портной, и Льюис Шатоню — такое поручительство дали, и, проведя в Ньюгейте два часа, Джакомо был освобожден.

Ему оставалась доступной лишь одна месть: Джакомо купил попугая, которого принес и оставил в здании Лондонской биржи, научив говорить фразу: «Мадемуазель Шарпийон — шлюха даже еще похлеще, чем ее мать».

Мари Шарпийон, после отношений с Уэлл бором, стала любовницей одного из ведущих повес Англии, непредсказуемого красавца Джона Уилкса. Эпитафия, которую он ей написал, пожалуй, лучшая из сочиненных им, поскольку он преуспел именно там, где Казанова был практически уничтожен:

Решив написать пьесу по следам, моих похождений в духе лорда Рочестера, я возвратился в дом, к мужским делам и бриджам… Ведь прежде всего нам надо усвоить, что наука о женщинах — навеки самая непонятная из всех.

Казанова лишь отчасти понимал, что был на грани краха, Он задумывал поездку в Португалию, отчасти в погоне за Полиной, или даже на другую сторону Атлантики, но ему помешал сифилис. Странно, но он избегал поездки в Америку именно по этой причине: данное заболевание было широко распространено и, как правильно предполагали, возникло там, поэтому считалось, что оно чаще атакует тех, кто оказывается к западу от Азорских островов.

Тем не менее не только болезнь и депрессия положили конец пребыванию его в Лондоне. Лечение ртутью было дорогим, но дело с Шарпийон оказалось гораздо более затратным. Расточительный образ жизни и многочисленные подарки для своей недолгой любовницы в Пэлл-Мэлл лишили Казанову значительных денег. Лотерейные схемы провалились — или, по крайней мере, в них не нашлось места для прибыли Казанове, поскольку в этой сфере уже эффективно работали другие игроки. Он, возможно, помогал с лотереей 1763 года как один из ее гарантов, но никогда не был снова в таком положении, как во Франции, когда принимал участие в лотерейных спекуляциях на самом высшем уровне. Ом обратился к Брагадину с письмом о помощи, но, к несчастью, в то же время был то ли обманут, то ли сам втянулся в скандал с поддельным векселем, что чуть не привело его на виселицу.

Он уехал из Лондона, возможно, из-за проблем с оказавшимся фальшивым векселем на 520 фунтов, о подделке которого Джакомо, может, и не подозревал, но может, — сам ей способствовал. Если бы он вознамерился остаться, пришлось бы доказывать свою невиновность в суде, а это бы разрушило для него все перспективы лотерейной деятельности в сити, если бы его стали подозревать в соучастии. Если же, наоборот, он и так уже собирался уезжать, то, может статься, хотел просто бросить все побыстрее и замести следы.

Ярбе упаковал ему вещи и сказал, что присоединится к нему позже у пристани вместе с драгоценным грузом белья, которое стиралось в Ислингтоне. Но рубашки, кружева и Ярбе никогда снова не появились. Казанова уехал, плохо соображая от болезни и лечения ртутью, и — когда после нескольких дней кровопусканий немного пришел в себя — отправился, прихрамывая, больной, обанкротившийся и в растерянности, не имея представления о том, что делать дальше, в Брюссель дожидаться денег от Брагадина.

Акт IV, сцена IV Фридрих Великий 1764

Преуменьшение собственного возраста обязательно для выступающих в театре, поскольку они знают, что — невзирая на все их таланты — публика отвернется от них, прознав, что они постарели.

Казанова (1764)

Из Брюсселя, восстановив здоровье и получив вексель от Брагадина, Казанова отправился в Брауншвейг, чтобы увидеть тамошнего герцога. Здесь он собирался с силами и строил планы на будущее, в надежде найти поддержку или занятие на поприще масонской ложи; с герцогом Брауншвейгским он познакомился в Сохо, возможно, через Терезу Корнелис, когда в честь прибытия высочайшей особы в Лондон был устроен пикник. Планы оказались нереальными — масонство было полезным для вхождения в общество, но не более того.