Казанова - [37]

Осенью 1752 года он едет в Дрезден, где видится со своей матерью, актрисой придворного театра. Ничего необычного, как признает он сам. Продажная любовь и венерическое заболевание, как водится. Одна существенная деталь: он пишет комедию в трех актах, пародию на первое драматическое произведение Расина – «Фиваида, или Братья-враги» (1664), под названием «Молуккеида, или Женщины-соперницы». В конце апреля 1753 года Казанова уезжает из Дрездена в Прагу, где проведет только три дня, а оттуда – в Вену. Хотя этот город прекрасен, в нем много денег и роскоши, в глазах Казановы и всех, посвятивших себя Венере, он обладает существенным недостатком: «Мерзкие шпионы, которых называли комиссарами целомудрия, были безжалостными палачами всех хорошеньких девушек; императрица, обладавшая всеми добродетелями, была напрочь лишена терпимости, когда речь заходила о запретной любви между мужчиной и женщиной. Эта великая, очень благочестивая государыня ненавидела смертный грех вообще и, желая выслужиться перед Богом путем его искоренения, рассудила, что надлежит преследовать его в частности» (I, 641). Нет ничего хуже для распутника, чем город, где девок преследуют и сажают за решетку. По счастью, он быстро убедился, что продажная любовь все-таки возможна в приличных домах, если принимать предосторожности. И, по счастью, игра там вовсе не запрещена.

Мы видим, что все эти годы Казанова ведет жизнь, идущую не вперед, а по кругу: он меняет страны, общества, связи, но повторяет те же поступки, возобновляет те же занятия. Возможно, именно это и побудило его вернуться в Венецию, чтобы попробовать начать все сначала. Возможно, он и вправду соскучился по своей дорогой родине. Во всяком случае, с самого своего отъезда он решил не удаляться от нее надолго, чтобы только завершить свое обучение жизни, пока суровые обвинения, нависшие над ним в Светлейшей республике, будут позабыты.

XI.Соблазнять

Мужчина, признающийся в любви на словах, – глупец; только делами умный человек заявляет о том, что любит.

Настоящий Казанова! – часто говорят о титулованном соблазнителе, грозе матерей, которые хотят выдать замуж своих дочерей чинно и благородно. Но был ли таким сам Джакомо? Справедливо ли думать, что Казанова – архетип обольстителя? Этот вопрос априори может показаться нелепым, поскольку его собственное имя, ставшее нарицательным, отныне кажется синонимом закоренелого соблазнителя, циничного коллекционера женщин без тормозов и без зазрений совести. «На прилавке одного газетного киоска, – рассказывает Нед Райвал, – я нашел дешевый итальянский фотороман под заглавием “Казанова”, дающий ему такое определение: “Мужчина всех женщин, гроза мужей, любовник в режиме нон-стоп!” Современная Венеция, словно краснея за своего блудного сына, наделила его именем лишь ночной клуб городского казино. Короче говоря, Джакомо коснулось то же осуждение, какому подвергаются за совершенно разное сексуальное поведение Дон Жуан, Ловелас, маркиз де Сад и Захер Мазох. Но заслужил ли он такую репутацию?»[49]

На самом деле это далеко не очевидно. Соблазнить женщину, иначе говоря, в самом распространенном смысле этого слова, склонить ее к интимным отношениям, обычно предполагает хотя бы минимум действия, воли со стороны обольстителя. Однако в случае Джакомо часто все происходило «само», ему и пальцем не приходилось пошевельнуть. Бывало, что женщины отдавались ему без всякого усилия с его стороны. Они желали в Казанове желания быть желанными. «Опьянение и естество желания придают Казанове неслыханную власть над женщинами и делают его почти неотразимым. Этот инстинкт у них в бурной крови: они чувствуют в нем самца, пылающее существо, набрасывающееся на них; они отдаются ему во власть, потому что он полностью в их власти – не одной женщины, а множества, некоей собирательной женщины, которая является его противоположностью», – пишет Стефан Цвейг. Они очарованы Казановой в той же степени, как он очарован их половым отличием.

Когда Казанова хочет соблазнить женщину, которая ему нравится и прельщает его, у него нет и доли лукавого терпения виконта де Вальмона[50], готового вести длительную и сложную осаду, чтобы достичь своей цели. Ожесточенное сопротивление нагоняет на него скуку, а не возбуждает. Для него наслаждение отнюдь не пропорционально бесконечно длящемуся ожиданию. Напротив: «Любовь распутника, ничем не подпитываясь, очень скоро остывает, и женщины это знают, когда получают кое-какой опыт» (II, 144).

Если красавица чересчур кокетлива и неуступчива, с извращенным удовольствием оттягивает долгожданный финал, Джакомо не раздумывая отправляется растратить свой пыл в объятиях куртизанки, за несколько цехинов. Он не такой человек, чтобы бесконечно томиться. Впрочем, нет ничего более изворотливого, чем сложная диалектика желания и обладания, которую он излагает, проводя различие между мужским и женским. Находясь в Париже, он был честно и благородно влюблен в Манон Балетти, однако провел бурную ночь с мадемуазель де Ла Мер: «Я был влюблен в эту девушку, но дочь Сильвии, с которой я не получал иных наслаждений, кроме ужина в кругу семьи, ослабляла эту любовь, которая уже не оставляла мне ничего желать. Мы жалуемся на женщин, которые, хоть и любят нас и уверены, что любимы, отказывают нам в своей благосклонности; и мы не правы. Если эти женщины нас любят, они должны бояться нас потерять и, следовательно, должны делать все, что в их силах, чтобы всегда поддерживать в нас желание добиться обладания ими. Если мы этого добьемся, мы совершенно точно не станем их больше желать, ибо нельзя желать того, чем обладаешь; так что женщины правы, не поддаваясь нашему желанию. Но если желание обоих полов равно по силе, почему же никогда не случается так, чтобы мужчина отказал женщине, которую любит и которая добивается его? Причина может быть только одна: мужчина, который любит, зная, что любим, больше дорожит наслаждением, которое, как он уверен, может доставить предмету своей любви, чем тем, который тот же предмет мог бы доставить ему. По этой причине ему не терпится доставить удовлетворение. Женщина, занятая собственными интересами, верно, более дорожит наслаждением, которое получит сама, нежели тем, которое подарит; по этой причине она тянет, насколько возможно, поскольку отдавшись, боится потерять то, что занимает ее больше всего: ее собственное наслаждение. Это чувство свойственно природе женского пола, и единственно оно является причиной кокетства, которое рассудок прощает женщинам и никогда не простил бы мужчине. Поэтому у мужчин оно встречается крайне редко» (II, 57).