Казань - [3]
– Немчинов, а вас я попрошу… остаться – я нашел взглядом моего казначея – Где губернаторская казна?
– Все, что изяли-с у Якова Ларионовича – в подвале, в железном хранилище-с. Вот ключи.
О какой Брант продвинутый. Сейфовая комната у него.
– Пойдемте.
Я забираю ключи, мы спускаемся вниз. Никитин уже успел расставить на лестницах посты из казаков, а лакеи – зажечь везде свечи.
Казна Бранта оказалась еще большей, чем у Рейнсдорпа. Если оренбургский губернатор владел серебром, золотом и бумагами примерно на 200 тысяч, то казанский губернатор оказался в два раза богаче.
В описи, что нашлась в одном из ящиков была указана сумма в 413 тысяч рублей. Это были и личные накопления и государственные средства. Эдак такими темпами я миллионером сделаюсь!
– Что же Яков Ларионович вы такие богатства вывезти не успели? – поинтересовался я у губернатора, разглядывая сундуки с золотом.
– Бибиков запретил – грустно ответил Брант – Дескать, лишние волнения среди черни возбудим.
– Ясно. Аристарх Глебович – я повернулся к Немчинову – Бери казаков и езжай по Казани и предместьям. Нужно опечатать склады крупных купцов, особливо зерновые. Ищи те, которые по Волге стоят – они самые крупные. Ставь караулы, возмущение пресекай, с жалобами – отправляй ко мне. Внял ли?
– Все исполню-с, царь-батюшка! – мой казначей низко поклонился.
– А со мной что будет? – грустно спросил Брант.
– Вместе с Бибиковым в оренбургской тюрьме посидите, поразмыслите о жизни своей. По Кремлю дети-сироты ходят, голодают – я пнул в раздражении ногой один из ящиков с золотом – А они миллионы загребают, скопидомы…
– Позвольте…
– Не позволю! – снимаю корону, ставлю ее на крышку сундука – Радуйтесь, что не приказал вздернуть на суку. Очень, очень многие, Яков Ларионович, хотят вас там увидать.
На самом деле Брант был неплохим администратором. Занимался строительством, организацией ярмарок, преумножал доходы губернии. Государственный аппарат все-равно придется создавать с нуля, а значит "бранты" мне понадобятся в большом числе. А после тюрьмы – сговорчивее будет.
Поздний обед в гостиной превратился в "производственное" совещание. Задание получили все, даже вызванные Николай с Васькой-птичником. Последним я велел Почиталину выделить дом из брошенных дворянами под устройство голубятни.
– А как же шар?! – чуть не заплакал Коля – Государь! Разреши мне заведовать новиной! Васька и сам справится.
Ага, вот уже и Харлов государем меня величает. Процесс пошел.
– Это почему же ты заведовать, а не я? – набычился оренбуржец – Я тебе сейчас как дам!
– А ну тихо! – осадил я парней – Шар пока сложите в голубятне, да промажьте его еще раз клеем. А пока дайте мне птицу. Надо письмо в Оренбург послать.
Пока генералы ели, а парни тихонько препирались кому летать на шаре, я писал письмо. Жан принес чернильницу с перьями, песок. Запас рисовой бумаги у меня был с собой. Поэтому я быстро набросал Творогову послание. В нем приказал подготовить и отправить караван в Казань. Прислать мне оренбургскую казну, Харлову со швеями, Авдея, Рычкова и с полсотни фискалов из староверов.
Раз Казань была взята – пора было устроить "грабь награбленное" и в этой губернии. Как говорил кто-то из великих военачальников: "Для войны нужны три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги". Пришла пора платить жалование войску, надо договариваться с волжскими купцами о поставках продовольствия. Для все этого требовались финансы. И обеспечить их мне могло только, увы, ограбление дворянства.
Письмо написано, военачальники накормлены. Я тоже перехватил жаренного мяса с горохом, хлеба. Мадера Бранта оказалась вполне неплохой, но после двух бокалов я прекратил распитие.
– Нам еще раненых проведать надо – пояснил я генералам – Куда пленных разместили?
– Заперли часть в башне Сююмбике – ответил Овчинников с сожалением оставляя бутылку – Еще неколик по городу разбежались.
– Надо поднимать казаков и идти с повальным обыском – согласился Перфильев – Займусь.
– Царь-батюшка – в дверь гостиной заглянул Жан – Казанский городской голова ждет. Что ему ответствовать?
Вот еще этого мне не хватало под конец дня.
– Пущай ждет – сначала раненых проведаю.
С небольшим конвоем, освещая запорошенную дорого факелами, мы доехали до казанского госпиталя. Здесь был натуральный бардак. Люди были свалены в коридорах, кое-кто судя по всему уже даже умер.
– Три сотри пораненых – пожаловался мне вышедший навстречу Бальмонд – Мест не хватает, помещаем казачков, да пехотинцев в соседних домах обывателей.
Я иду по палатам, где лежат увечные. Одариваю солдат рублем, спрашиваю о здоровье. Операции еще идут – врачи Бальмонда, не разбирая, где свой, где чужой, делают перевязки, ампутации… В залах госпиталя стоит тяжелый запах крови. Раненые стонут, тянут ко мне руки. Маша и еще несколько незнакомых сестер милосердия сбиваются с ног.
Все это производит тяжелое впечатление.
Я понимаю, что нам позарез нужен Максимов. По возвращению в губернаторский дом, пишу еще одно письмо. Вызывают оренбургского доктора с помощниками в Казань. Надо лечебное дело ставить в городе на правильную основу – опять запрещать кровопускания, внедрять дезинфекцию и обезболивание… На колу мочало – начинай сначала. Эх, где бы в городе найти химиков?
Наверное, “скорая” - это судьба. Когда появляется шанс прожить жизнь еще раз, перед старым врачом почему-то опять появляется дверь с цифрами “03”. И сюрпризы со всех сторон, чтобы не соскучился. Влезть в чужую шкуру не всегда получается легко. А время не ждет.
Он свою войну прошел. От и до. Начал в сорок первом, закончил в сорок пятом в Берлине. Но судьба дает ему второй шанс. Зачем? За ответ придется заплатить кровью. И своей, и чужой.
Второй шанс пожилого учителя истории. Его Родину уничтожили, его народ вымирает. Пути назад нет, надо спасать страну. Пленка с планами заговора, попавшая в руки комсомольца Русина, заставляет его ступить на тропу войны. Вопрос «на чьей он стороне» не актуален – ему точно не по пути с людьми, готовыми убить Хрущева ради собственных амбиций. Но готов ли сам Русин пролить кровь заговорщиков ради спасения страны?
Казалось бы, задача выполнена, можно и возвращаться. Но дорога домой может оказаться очень долгой.
Ты попал в прошлое и работаешь в скорой. Приезжаешь на помощь людям, спасаешь жизни. Но кто придет на помощь тебе, когда ты попал в беду?
Я ехал в Московском метро когда все случилось. Завыли сирены и поезд встал, будто наступил апокалипсис. Поток людей унес меня в черный тоннель. Но выбрался я один и очутился… Это что за тропическая многоножка?! И какого хрена меня долбанули прикладом и связали? Кто они мать такие? Вооруженные головорезы в допотопной зеленой форме пехоты США. А это что? Джунгли?..
Это просто воспоминания белой офисной ни разу не героической мыши, совершенно неожиданно для себя попавшей на войну. Форма психотерапии посттравматического синдрома, наверное. Здесь будет очень мало огня, крови и грязи - не потому что их было мало на самом деле, а потому что я не хочу о них помнить. Я хочу помнить, что мы были живыми, что мы смеялись, хулиганили, смотрели на звезды, нарушали все возможные уставы, купались в теплых реках и гладили котов... Когда-нибудь, да уже сейчас, из нас попытаются сделать героических героев с квадратными кирпичными героическими челюстями.
═══════ Не всегда желание остаться в тени воспринимается окружающими с должным понимаем. И особенно если эти окружающие - личности в высшей степени подозрительные. Ведь чего хорошего может быть в людях, предпочитающих жить посреди пустыни, обладающих при этом способностью биться током и управлять солнечным светом? Понять их сложно, особенно если ты - семнадцатилетняя Роза Филлипс, живущая во Франции и мечтающая лишь об одном: о спокойной жизни.
Не всегда желание остаться в тени воспринимается окружающими с должным понимаем. И особенно если эти окружающие - личности в высшей степени подозрительные. Ведь чего хорошего может быть в людях, предпочитающих жить посреди пустыни, обладающих при этом способностью биться током и управлять солнечным светом? Понять их сложно, особенно если ты - семнадцатилетняя Роза Филлипс, живущая во Франции и мечтающая лишь об одном: о спокойной жизни.
Проснуться в чужом мире. И нет ни воспоминаний, ни даже собственного имени. Потеряться между мирами, настоящим, жестоким и другим, что является по ночам обрывками чужой жизни. Найти себя, обрести собственное лицо, что как тысяча масок, не сломаться под ударами судьбы. Это история о приключениях, жадности, дружбе и предательстве. О бессильных магах и силе человеческой души. О любви к самому главному — жизни.
Ну почему именно в этом году, как раз когда мне выпал жребий невесту дракона изображать, он решил-таки, что девушка ему в хозяйстве очень даже сгодится? Двести лет не нужна была, а теперь вдруг понадобилась. И унёс, да… Правда, версию с невестой высмеял, сказал, что моя забота – корову доить и детей его нянчить. А как их нянчить-то, они ж сами, поди, больше, чем та корова будут? Ладно, долетим – посмотрим… Предупреждение: Это сказка. Добрая и жизнеутверждающая. Если кто-то хочет много экшена и эротики – вам не сюда.
Взят Оренбург, пала Казань, дотла сожжен нижегородский Кремль… Кровав и беспощаден жизненный путь Емельяна Пугачева. Этой стезей идет вместе с Пугачевым вся крестьянская Россия. А заодно и его далекий потомок, попавший совершенно не случайно в тело своего великого предка.
Емельян Пугачев заставил говорить о себе не только всю Россию, но и Европу и даже Северную Америку. Одни называли его самозванцем, авантюристом, иностранным шпионом, душегубом. Другие считали народным заступником и правдоискателем, признавали законным императором Петром III. Именно в этого неоднозначного человека, в самый разгар крупнейшего крестьянского восстания, попадает наш современник – далекий потомок Емельяна Пугачева.