Казань - [10]
По лицу Шешковского пробежала неуловимая тень. Да… это тебе не секретные документы сдать. Иезуиты Курча не простят. Они вон самого папу Римского скоро в расход пустят.
– Иди, Степан Иванович, нам еще с Афанасием Тимофеевичем перемолвится конфидентно надо – я взял пакет Шешковского, распечатал.
– А что с… Софьей и детьми делать? – невинно поинтересовался новоиспеченный подъячий, вставая – Отпускать?
Хлопуша вопросительно на меня посмотрел, я же положил руку на пистолет за поясом. Может все-таки пристрелить эту змею? Семья Пугачева – это компромат.
– Позже решу. Пущай пока живут, где живут. Они ведь под охраной?
– Так точно-с! Верные люди сторожат.
– Вот и пусть дальше сторожат. Иди.
Я тяжело вздохнул, закрыл глаза.
– Ой, беда нам с Шешковским будет – произнес Хлопуша – Больно изворотлив, двуличен.
– Без него тоже тяжко будет Тайную канцелярию создать – я открыл глаза, посмотрел на каторжанина. Тот ответил мне понимающим взглядом.
– Кровью иезуита его не привяжешь. Надо дворянчиков ему известных подсунуть. Пущай их казнит.
– Публично! – согласился я – Жди. Не может такого быть, чтобы не взбунтовался кто-нибудь снова. Тогда и позовем Шешковского.
– Все сделаю, царь-батюшка. Токмо скажи, что за Софья эта? Да еще с детьми.
– Позже расскажу. Пока прикажи тишком последить за Степаном. Надо узнать, где он их держит.
Старуха Арина, нянька княжны Агаты Кургановой, возвращалась домой во двор бывшего дворянского собрания с рынка на пристани. После взятия «анпиратором» Казани горожане добывали там у наезжавших из окрестностей мужиков кое-какие съестные припасы в обмен на вещи домашнего обихода. В этот день Арине посчастливилось выменять у какого-то чуваша без малого полпуда муки, два десятка яиц и уже ощипанного гуся на старую атласную душегрейку с оторочкой из лебяжьего пуха. Нести все это добро старухе было очень тяжело, и она, протащив корзину шагов тридцать, остановилась перевести дух.
Арина тоскливо оглядывалась по сторонам – город жил своей жизнью. Как будто не было битвы на Арском поле, казней дворян… К удивлению женщины, Казань не подверглась разграблению. Улицы патрулировали казаки, по домам ходили муниципальные полицмейстеры, успокаивали народ. Утром дня городская стража произвела облаву и изловила человек до пятидесяти воров и разбойников.
Отдохнув на перекрестке, где нелепо торчал из земли обгорелый дубовый столб, Арина снова потащила свою тяжелую корзину, кряхтя и что-то бормоча про себя. И тут словно из-под земли вынырнули двое с вьюками на плечах и крепкими посохами в руках. Одеты они были по-татарски: в длинных восточного покроя кафтанах, с ватными тюбетейками на бритых головах.
– Стары вэщи… Шурум-бурум. Бариня…
– Отойди ты, окаянный! – огрызнулась старуха. – Какой теперь еще «шурум-бурум»? Самим скоро есть нечего будет!
– Менять давай! – продолжал старший из татар, смуглый, худощавый – Мой тибэ масла давал, изюм давал, твой минэ платок старый давал…
Старуха насторожилась. В звуках голоса татарина было что-то, словно он слегка посмеивался над Ариной, но не зло, а даже как-будто ласково. И красивые карие глаза смеялись.
– Чего подмигиваешь, пес? – рассердилась Арина – Ты иди девкам подмигивай, а мне нечего!
Другой, повыше, с серо-голубыми глазами и грязным лицом, тоже смеялся и подмигивал старухе. Арина совсем рассердилась, поставила корзину снова на землю и зашипела:
– Уйдите вы, охальники! А то городовых казаков позову. Они вам горбы набьют.
Вдруг кто-то произнес чисто по-русски, таким знакомым, таким милым Арине голосом:
– Мама Арина! Дай медового пряничка!
Старуха чуть не выронила из рук плетеный колобок с яйцами.
– Шурум-бурум, бариня! – сразу изменился знакомый голос – Будем торговать. Мой тибэ, твой минэ. Туфля имэим…
Старуха тихонько вскрикнула. Она узнала в худощавом, друга дома Кургановых – поручика Александра Жилкова из Томского полка.
– Батюшка бар…
– Тсс! Вэди нас твоя дом… Тавар покажим…
Старуха засеменила заплетающимися от страха и от радости ногами по направлению к своему убежищу. Остановилась, заговорила многозначительно:
– Ежели с хорошим, то, пожалуй, приходите. Маслица я бы взяла. Туфли тоже взяла бы… Только уж и не знаю, как: мужчинов у нас в доме нету никого, окромя старого князя…
Татары переглянулись.
– Дворовые все, ну как есть все разбежались! – продолжала старуха.
– Тем лучше! – шепотком вырвалось у высокого татарина.
– Барыня Прасковья Николаевна хворали долго, теперь ничего себе. Барышня Агашенька поправляется…
– Помалкивай, старая! – перебил ее старший татарин.
Навстречу им шла группа детишек из бывших крепостных, смотревших на татар с любопытством.
– Моя тибэ тавар будит носила…
Ребятишки прошли мимо, не задержавшись. Издали один из них выкрикнул звонко ругательство.
– Соседи не обижают? – спросил шепотом молодой татарин.
– Нет, ничего, бог миловал. Сами не знаем, как спаслись… Теперь как будто тише стало.
Так добрались до угла казанского Кремля, обогнули его стены, прошли наконец, оказались перед домом, куда семья Кургановых поселилась перед приходом "амператора".
– Предупреди! – сказал молодой татарин – Мы здесь подождем. Может, кто из посторонних еще там… Теперь никому доверять не приходится!
Наверное, “скорая” - это судьба. Когда появляется шанс прожить жизнь еще раз, перед старым врачом почему-то опять появляется дверь с цифрами “03”. И сюрпризы со всех сторон, чтобы не соскучился. Влезть в чужую шкуру не всегда получается легко. А время не ждет.
Он свою войну прошел. От и до. Начал в сорок первом, закончил в сорок пятом в Берлине. Но судьба дает ему второй шанс. Зачем? За ответ придется заплатить кровью. И своей, и чужой.
Второй шанс пожилого учителя истории. Его Родину уничтожили, его народ вымирает. Пути назад нет, надо спасать страну. Пленка с планами заговора, попавшая в руки комсомольца Русина, заставляет его ступить на тропу войны. Вопрос «на чьей он стороне» не актуален – ему точно не по пути с людьми, готовыми убить Хрущева ради собственных амбиций. Но готов ли сам Русин пролить кровь заговорщиков ради спасения страны?
Казалось бы, задача выполнена, можно и возвращаться. Но дорога домой может оказаться очень долгой.
Ты попал в прошлое и работаешь в скорой. Приезжаешь на помощь людям, спасаешь жизни. Но кто придет на помощь тебе, когда ты попал в беду?
Я ехал в Московском метро когда все случилось. Завыли сирены и поезд встал, будто наступил апокалипсис. Поток людей унес меня в черный тоннель. Но выбрался я один и очутился… Это что за тропическая многоножка?! И какого хрена меня долбанули прикладом и связали? Кто они мать такие? Вооруженные головорезы в допотопной зеленой форме пехоты США. А это что? Джунгли?..
В данной работе показывается, что библейская книга Даниила, а говоря более острожно, её пророчества, являются лжепророчествами, подлогом, сделанным с целью мобилизовать иудеев на борьбу с гонителем иудейсва II в. до н.э. — царём государства Селевкидов Антиохом IV Эпифаном и проводимой им политики насильстенной эллинизации. В качесте организаторов подлога автор указывает вождей восставших иудеев — братьев Маккавеев и их отца Маттафию, которому, скорее всего, может принадлежать лишь замысел подлога. Непророческие части ниги Даниила, согласно автору, могут быть пересказом назидательных историй про некоего (может быть, вымышленного) иудея Даниила, уже известных иудеям до появления книги Даниила; при этом сам иудей Даниил, скорее всего, является «литературным клоном» древнего ближневосточного языческого мудреца Даниила. В книге дано подробное истолкование всех пяти «апокалиптических» пророчеств Даниила, разобраны также иудейское и христианское толкования пророчества Даниила о семидесяти седминах.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Это просто воспоминания белой офисной ни разу не героической мыши, совершенно неожиданно для себя попавшей на войну. Форма психотерапии посттравматического синдрома, наверное. Здесь будет очень мало огня, крови и грязи - не потому что их было мало на самом деле, а потому что я не хочу о них помнить. Я хочу помнить, что мы были живыми, что мы смеялись, хулиганили, смотрели на звезды, нарушали все возможные уставы, купались в теплых реках и гладили котов... Когда-нибудь, да уже сейчас, из нас попытаются сделать героических героев с квадратными кирпичными героическими челюстями.
═══════ Не всегда желание остаться в тени воспринимается окружающими с должным понимаем. И особенно если эти окружающие - личности в высшей степени подозрительные. Ведь чего хорошего может быть в людях, предпочитающих жить посреди пустыни, обладающих при этом способностью биться током и управлять солнечным светом? Понять их сложно, особенно если ты - семнадцатилетняя Роза Филлипс, живущая во Франции и мечтающая лишь об одном: о спокойной жизни.
Не всегда желание остаться в тени воспринимается окружающими с должным понимаем. И особенно если эти окружающие - личности в высшей степени подозрительные. Ведь чего хорошего может быть в людях, предпочитающих жить посреди пустыни, обладающих при этом способностью биться током и управлять солнечным светом? Понять их сложно, особенно если ты - семнадцатилетняя Роза Филлипс, живущая во Франции и мечтающая лишь об одном: о спокойной жизни.
Взят Оренбург, пала Казань, дотла сожжен нижегородский Кремль… Кровав и беспощаден жизненный путь Емельяна Пугачева. Этой стезей идет вместе с Пугачевым вся крестьянская Россия. А заодно и его далекий потомок, попавший совершенно не случайно в тело своего великого предка.
Емельян Пугачев заставил говорить о себе не только всю Россию, но и Европу и даже Северную Америку. Одни называли его самозванцем, авантюристом, иностранным шпионом, душегубом. Другие считали народным заступником и правдоискателем, признавали законным императором Петром III. Именно в этого неоднозначного человека, в самый разгар крупнейшего крестьянского восстания, попадает наш современник – далекий потомок Емельяна Пугачева.