Казаки: традиции, обычаи, культура - [5]

По Лаурен в России «исходный пункт следующий: ни одно правило не является абсолютным. Любой русский знает, что правила существуют не ради всеобщего блага; они суть бессмысленные выдумки мелкотравчатых бюрократов. Обычного для скандинавов представления о моральном императиве, который заставляет следовать закону, в России не существует. Нет никаких моральных императивов – есть только разные способы выжить в ненадежном, несправедливом и непредсказуемом обществе. Поэтому русские, прокладывая свой путь в бурном море общественной жизни, даже не помышляют о всеобщем благе. Они думают лишь о благе своем, и своих близких»

Нечто подобное есть у Валентина пикуля в драме «Моонзунд»: «Россия такая страна, где к людям всегда относились с особой черствостью».

Даниил Гранин еще более откровенен: «…прошлым легче всего манипулировать, оно не может возразить. Будущее, казалось бы, еще доступнее – но чтобы его рисовать, надо иметь какую-никакую концепцию, картинку в голове. А настоящее – факты, они упрямы, и ими принято вообще пренебрегать: все российские власти перерисовывали прошлое и соблазняли будущим. Настоящее считалось кратковременным промежутком, который надо просто прожить. Отсюда пренебрежение к элементарному, к человеческой жизни в частности».

«И я понимаю людей, которые переписывают это прошлое, раскрашивают его всячески: ныне мы остались с очень страшной картиной мира. Это-то и есть самое ужасное: перед нами выжженная земля и трухлявые на ней пни. А почему это так? Потому что в российской истории, увы, совершенно некого любить». [5]

Не потому ли не было и нет уважения друг к другу (и отсюда – самоуважения) меж русскими людьми?

Лично я далек от мысли, что нужна эта разделяющая борьба; в таком непримиримом ее проявлении она уже напоминает гротеск. Убежден, что политика и ее современные технологии, самое опасное заблуждение человечества. И все «беды» от того, что человек, кем бы он ни был, желает не себя исправить, а другого. А начинать-то надобно именно с себя. Так не то, что вернее, но, безусловно, продуктивнее, полезнее.

Разумеется, у всех людей свои предпочтения, в том числе в казачьих сообществах. Не надо предъявлять к людям вообще сверх требования – к себе можно, к ним нельзя.

Та же Лаурен далее пишет: «Люди без притворства говорят о том, что думают. В этом смысле Россия – страна спасительно либеральная. Никто не заботится о политкорректности; на деле же это означает, что полемика иногда бывает более прямой и откровенной, чем в западном мире. Русские не живут в демократическом обществе, но, сравнивая их, например, со шведами, я иногда спрашиваю себя, какой из этих народов свободен психологически».

Мне интересно выбирать именно ее цитаты из многих доступных от того лишь, что взгляд со стороны нередко бывает более объективен, чем то, чем мы тешим себя, видя лишь ближайшие к нам песчинки, не имея возможности подняться «над всем пляжем».

Вступивший в действие Федеральный закон «О государственной службе российского казачества» [20], в редакции которого отсутствует понятие казацкого этноса, не вызывает у этнических казаков ни малейшего оптимизма. Предусмотренное таким образом «казачество», как форма государственной службы в формате государственного реестра казачьих обществ, при определенных обстоятельствах может сыграть положительную роль в объединении граждан Российской Федерации различных национальностей, стремящихся к повышению авторитета государственной военной службы через возрождение присущих казакам традиций и духа, высокой нравственности, патриотизма и служения Отечеству.

Это объединяющее начало надобно приветствовать. Но малочисленные, разрозненные казачьи формирования (для того, чтобы зарегистрировать «войско» реально требуется десять тысяч служивых), членство в которых (по примеру Северо-запада) номинально, не связано с принадлежностью к казацкому этносу, практически лишенные государственной поддержки, общего руководства, не имеющие порой понятия об истории казацкого народа и, наконец – лишенные национальной казацкой идеологии, не ориентированы на популяризацию казачества как народность.

С другой стороны довольно большая группа граждан и их сторонников (этнические казаки) предъявляют к такой насаждаемой политике обоснованные, на их взгляд, претензии в том, что первыми не осознается разницы между понятиями «казаки – народ» и «казачество – вид государственной службы, сословная структура, создаваемая и действующая вне зависимости от принадлежности к какому – либо этносу». В связи с этой неразберихой и закрепившейся годами не отрегулированной ситуацией, оказалось, что цели, как первых, так и вторых казачьих движений разные. Одни поднимают свой голос в защиту прав казацкого народа на национальное самоопределение. Другие «намерены превратить казацкий народ в сторожевых псов, охраняющих несметные богатства российских сырьевых олигархов и финансовых магнатов». Обе группы не перестают бороться между собой. Обе оперируют такими понятиями как «самозванцы, натурализирующиеся под шумок» и «ряженые». Вот еще одна цитата – взгляд со стороны – из А.-Л. Лаурен: «рыночная экономика поделила нас на два сорта людей: тех, кто справляется сам, и тех, кто не может этого. Те, кто вышел из всех передряг, кому удалось построить новую жизнь своими собственными руками, ничего не должны государству. Они стали самостоятельно думающими людьми, способными отстаивать свои интересы. Этого-то в Кремле никак не поймут. Обитатели Кремля считают, что граждане все еще думают по-советски.» [11]. Определенное разделение народа можно увидеть не только в каждом многоквартирном доме, но и в каждой семье, что уж говорить о казачестве.