Казаки. Между Гитлером и Сталиным - [40]

Казачьи части отлично зарекомендовали себя в глазах германского командования, о них много писали в газетах и журналах, и именно поэтому туда стремились попасть не только казаки, но и представители других народов. Канцелярия атамана «Общеказачьего объединения в Германской империи» Е.И. Балабина была буквально завалена прошениями от русских офицеров, по происхождению не казаков, о принятии их в ряды казачества и зачислении в казачьи части. На вопрос, почему они не идут в Русскую освободительную армию к Власову, обычно отвечали, «что РОА ненадежна, что РОА может перейти и к большевикам, и к партизанам… ну, а казаки никогда не перейдут и никогда не предадут, казакам некуда деваться»[170]. Однако, несмотря на лояльное отношение к казачьим частям со стороны немецких властей и усилия ГУКВ по организации и упорядочению набора казаков в боевые формирования, сам процесс вербовки был далек от совершенства. Связано это было прежде всего с тем, что немецкие начальники на разных уровнях постоянно чинили казачьему правительству препятствия, усугубляющиеся неразберихой военного времени. «А с набором казаков в армию, — написал 20 октября 1944 года Е.И. Балабин П.Н. Краснову, — до сих пор дело не налажено. В Мюнхенском районе было 187 подсоветских казаков, которые просили станинного атамана о поступлении в казачьи полки. Атаман сообщил в казачий центр. Приехал Л.Н. Попов и где-то ездил и что-то делал, но прошло четыре месяца, а казаков не брали. Конечно, казаки разбрелись по работам, и в полки попало очень мало. Казак Мину Хрущ (Кубанец) получил приказание явиться в Берлин. Поехал, но вскоре вернулся. В лагере почему-то у него отобрали все документы и сказали, что никуда не пустят. Хрущ наговорил дерзостей Лагерфюреру и посажен в концлагерь. В лагере осталась жена с детьми. Сегодня ко мне явился молодой подсоветский казак Василий Попов из Венгрии с винтовкой, патронами: „Всех нас разбили, а я к Вам приехал“. Накормил его, направил к властям. Две недели он скитается, не может найти казачью часть, а немцы его к себе не берут… Два года воюет, научился говорить по-немецки, дышит ненавистью к жидам. Был он в Вене. Вена послала его в Прагу, а из Праги посылают в Вену»[171].

Тем не менее, несмотря на все сложности и организационные неурядицы, создание Главного управления казачьих войск явилось важным политическим событием для казачества. Теперь руководство всеми казаками было сосредоточено в руках одного П.Н. Краснова, который пользовался достаточной популярностью в казачьих кругах, а не десятков атаманов и атаманчиков разных политических толков и воззрений.

Помимо задач, связанных с вербовкой казаков, ГУКВ постепенно брало на себя и другие: продолжалась подготовка офицерских кадров, воспитание молодежи, проверка офицерского и рядового состава на лояльность к фашистскому режиму. Всевозможные споры, журнальные «баталии» и партийные разногласия, характерные для казачьей эмиграции в первые годы войны, постепенно отходили на второй план. «Главное Управление Казачьих Войск, — писал журнал „Казачьи ведомости“, — утверждено Германской Властью и, стало быть, по нашей казачьей морали, установлениям и традиции, является для каждого казака незыблемым авторитетом и законом, поставленным начальством. И, конечно, всякий казак понимает, что языкоблудие по отношению к своему законному руководству — не только оскорбление для всего казачества, но и измена воинской присяге»[172].

20 июля 1944 года, в связи с покушением на Адольфа Гитлера, казачье правительство получило возможность еще раз продемонстрировать свою верность и лояльность к нацистскому режиму. За подписью генерала П.Н. Краснова в ставку фюрера была направлена телеграмма со словами поддержки и решимостью продолжать борьбу против «ненавистного большевизма и предателей Рейха» до победного конца. «Наш вождь! Казачьи войска, — читаем мы в этом небезынтересном послании-соболезновании, — перешедшие на сторону Германии и вместе с нею сражающиеся против мирового еврейства и большевизма, с глубоким негодованием и возмущением узнали о гнусном и подлом покушении на Вашу жизнь. В чудесном спасении Вашем они видят великую милость Всемогущего Бога к Германии и казакам, Вам присягнувшим, и залог полной победы Вашей над злобным, жестоким и не стесняющимся в средствах борьбы врагом. Казаки усугубят рвение своего служения для спасения Германии и Европы от большевистской заразы. Живите многие годы, наш Вождь Адольф Гитлер»[173]. 12 августа в ГУКВ пришел ответ: «Начальнику Главного Управления Казачьих Войск Генералу Краснову. Фюрер и Главнокомандующий Армией поручили мне передать Вам Его сердечную благодарность за Ваши пожелания счастья по поводу неудавшегося покушения».[174]

Одновременно с этими внешними, на первый взгляд исключительно объединительными для среды казачества, процессами, внутри ГУКВ происходили серьезные внутренние изменения, которые вносили еще большую неразбериху в эмигрантское казачье движение, и связаны они были с личностью Василия Глазкова и его Казачьим национально-освободительным движением. Как это ни парадоксально, но такие известные казачьи атаманы, как П.Н. Краснов, В.Г. Науменко и А.Г. Шкуро, на протяжении всей войны боровшиеся против самостийников, начали к концу войны понемногу менять свои политические взгляды и переходить на позиции казачьей независимости, казачьего национализма и в идеале создания самостоятельного, а пока — в составе «Великой Германской Империи Казачьего государства». Сложно сказать, с чем было связано такое резкое изменение политических взглядов атаманов, стоящих много лет на позиции Единой и Неделимой России. Тут могло сыграть роль и разочарование в идеях казачьего единонеделимства, и конъюнктурное желание получить больше свободы от немецких покровителей, явно симпатизирующих идеям казаков-националистов, и действительное осознание того, что в это сложное время только националисты способны спасти будущее всего казачества.