Казак Дикун - [7]
Но Антон Андреевич не стал вдаваться в воспоминания, хотя и были они свежи, незабываемы. Не захотел он бередить боль утраты у единственного сына одного из своих боевых сподвижников. Как можно мягче и ободряюще заверил:
— Не горюй, парень. Создадим Черноморскую Сечь на Кубани и заживем знатно. Не забывай, что ты наследник казацкой славы. И тебя судьба не обойдет.
Головатого, как часто бывало, осенило высокое красноречие, и он мог еще ввернуть и не такие громкие слова. Так же, как упроститься до самого заурядного косноязычия. Это искусство перевоплощения он блестяще продемонстрировал в трех поездках в Санкт — Петербург по де
лам прежней Запорожской Сечи и особенно — в только что завершившейся, когда и перед царицей, и перед сановниками представал то как тонкий дипломат, весьма кстати оперировавший кучей документов по срокам от Богдана Хмельницкого до князя Потемкина, то как чудаковатый, бесхитростный бандурист, сказитель и выдумщик, потешавший столичную знать.
Чтобы не заносило его дальше, Чепега, приземленный практик и признанный мудрец, поставил точку в беседе с несколько смущенным Дикуном:
— Зачисляю тебя молодиком в конный полк, пойдешь на переселение с моей партией казаков, которую я поведу сам лично.
— А скоро? — неожиданно оробев от столь категоричного заявления атамана, спросил Федор.
— Скоро. Как только уберем урожай в паланках до последней огудины. Добывай себе коня.
Войсковое правительство разослало циркуляры в па- ланки, чтобы переселенцы создавали запасы продовольственного зерна, муки, масла, сала, солонины, меда и прочего пропитания на время следования в пути и жительства в новых палестинах до следующего урожая. А чтобы его сотворить, предлагалось побольше захватывать с собой семян ржи, пшеницы, подсолнечника, кукурузы, гречихи, конопли, тыквачей, огурцов, помидоров и других культур, а для закладки садов — саженцев яблонь, груш, вишни, черешни. Разумеется, такое же указание было и по перегону скота — лошадей, коров, овец, коз и иной живности. Не забывался транспорт: предписывалось привести в порядок имеющиеся арбы и мажары, трофейные фуры и фаэтоны, всю грузоподъемную армаду.
Возвратившись в Головкивку, Федор Дикун по — новому взглянул на ее обитателей, выходцев по преимуществу из бывшего Васюринского куреня. До разговора с атаманом и судьей он как‑то не замечал приготовления своих односельчан к отъезду. А теперь к кому ни заходил — бросалось в глаза: люди и впрямь усердно собираются в дорогу, даром время не теряют. В мешки, мешочки, кульки ссыпались семена, в прикопках у левад топорщились с привялыми листьями верхушки тонких саженцев, от многих дворов потягивало острым дурманящим запахом. «Варенуху для придания бодрости соображают», — улыбнулся он.
Ему же самому было не до заготовок хмельного зелья.
Уже в который раз осматривал он домашние пожитки, оставшиеся от отца и матери. Ведерко для воды, ковшик, несколько глиняных макитр, рогач у печки, чугунок… Жалкий скарб!
Но все же сохранилось у него и кое — какое ценное наследство, его он берег, как зеницу ока. В потайном уголке, в простенке, на самом его дне, замуровал Федя материнский серебряный браслет и золотые серьги — подарок отца матери, привезенный им еще до рождения сына из бесшабашного набега на крымских татар, пытавшихся в очередной, в бессчетный раз прорваться в глубинные степи Украины и вновь взять в полон белых ясырей и ясырок для продажи их на шумных базарах Кафы.
Пригодились бы на будущее украшения матери, рано скончавшейся от тяжких дум и забот, кочевой и бесприютной жизни то близ Василькова и Грамоклеи, то уже здесь, в забугской стороне. «Мамо, мамо, — срывался шепот с уст Федора, — прости меня. Но мне ничего не остается делать, как продать милые тебе отрады, чтобы обзавестись строевым конем, иначе и от близкого похода меня могут отставить».
Думка‑то созрела, а как ее осуществить, Дикун не знал, не ведал. Не приходилось ему заниматься куплей — продажей. За свою короткую жизнь он познал азбуку черновой крестьянской работы, мог прилежно трудиться в поле и возле домашних животных, когда требовалось — рыбачить в озерах, больших и малых реках. Ну и от мастеровитых казаков перенял, хотя и не в совершенстве, сноровку плотницкого дела, иногда в куренной кузнице подменял молотобойца. Покойная мать подхваливала сына:
— За вечной службой нашему батьке Ивану наставлять тебя недосуг, так ты сам приглядывайся что к чему, учись у знающих людей.
Она не подталкивала его даже к начальному образованию, в простых семьях не хватало достатков на такую роскошь. И все же Федор схватил у знакомых сельских грамотеев азы счета, чтения и письма. Читал он по складам псалтыри да жития святых, писал — хуже, только печатными буквами, которые, увы, запомнил не все. В последние же полтора — два года после утраты родителей, оставшись круглым сиротой, молодой казак совсем подзапустил приобщение к грамоте, и она из его головы основательно выветрилась.
Из своей хаты, кособоко прилепившейся к хвосту го- ловкивской пыльной улицы, Федор вышел под вечер с намерением разузнать у соседей, кто из казаков может продать ему лошадь, а возможно, и обменять ее на материнский браслет и серьги. По небу, у темнеющего днестровского лесного массива с юга на север со стороны Черного моря плыли редкие легкие облака, позднее августовское уже не жаркое солнце клонилось к горизонту, а навстречу облакам, чуть ниже их, тяжело махая крыльями и издавая протяжное курлыканье, летела большая стая журавлей. Заглядевшись на ломаный журавлиный клин, Федор подумал: «Вот и мы, как птицы, полетим в неоглядную даль, что‑то нас там ожидает».
В авторской документально-очерковой хронике в захватывающем изложении представлены бурные потрясения на Кубани в ходе гражданской войны 1918–1920 гг. через судьбы людей, реально живших в названную эпоху.
В настоящий сборник включена лишь незначительная часть очерковых и стихотворных публикаций автора за многие годы его штатной работы в журналистике, нештатного сотрудничества с фронтовой прессой в период Великой Отечественной войны и с редакциями газет и журналов в послевоенное время. В их основе — реальные события, люди, факты. На их полное представление понадобилось бы несколько томов.
В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.
Все слабее власть на русском севере, все тревожнее вести из Киева. Не окончится война между родными братьями, пока не найдется тот, кто сможет удержать великий престол и возвратить веру в справедливость. Люди знают: это под силу князю-чародею Всеславу, пусть даже его давняя ссора с Ярославичами сделала северный удел изгоем земли русской. Вера в Бога укажет правильный путь, хорошие люди всегда помогут, а добро и честность станут единственной опорой и поддержкой, когда надежды больше не будет. Но что делать, если на пути к добру и свету жертвы неизбежны? И что такое власть: сила или мудрость?
Повесть о первой организованной массовой рабочей стачке в 1885 году в городе Орехове-Зуеве под руководством рабочих Петра Моисеенко и Василия Волкова.
Исторический роман о борьбе народов Средней Азии и Восточного Туркестана против китайских завоевателей, издавна пытавшихся захватить и поработить их земли. События развертываются в конце II в. до нашей эры, когда войска китайских правителей под флагом Желтого дракона вероломно напали на мирную древнеферганскую страну Давань. Даваньцы в союзе с родственными народами разгромили и изгнали захватчиков. Книга рассчитана на массового читателя.
В настоящий сборник включены романы и повесть Дмитрия Балашова, не вошедшие в цикл романов "Государи московские". "Господин Великий Новгород". Тринадцатый век. Русь упрямо подымается из пепла. Недавно умер Александр Невский, и Новгороду в тяжелейшей Раковорской битве 1268 года приходится отражать натиск немецкого ордена, задумавшего сквитаться за не столь давний разгром на Чудском озере. Повесть Дмитрия Балашова знакомит с бытом, жизнью, искусством, всем духовным и материальным укладом, языком новгородцев второй половины XIII столетия.
Лили – мать, дочь и жена. А еще немного писательница. Вернее, она хотела ею стать, пока у нее не появились дети. Лили переживает личностный кризис и пытается понять, кем ей хочется быть на самом деле. Вивиан – идеальная жена для мужа-политика, посвятившая себя его карьере. Но однажды он требует от нее услугу… слишком унизительную, чтобы согласиться. Вивиан готова бежать из родного дома. Это изменит ее жизнь. Ветхозаветная Есфирь – сильная женщина, что переломила ход библейской истории. Но что о ней могла бы рассказать царица Вашти, ее главная соперница, нареченная в истории «нечестивой царицей»? «Утерянная книга В.» – захватывающий роман Анны Соломон, в котором судьбы людей из разных исторических эпох пересекаются удивительным образом, показывая, как изменилась за тысячу лет жизнь женщины.«Увлекательная история о мечтах, дисбалансе сил и стремлении к самоопределению».