Казак Дикун - [62]

А сам тем временем настрополил своего порученца так, чтобы он малость припудрил форму изложения и начисто выхолостил содержание прошения. Как ни изворачивался Мигрин, но казаки не позволили произвести кастрацию своих требований. Подать новый вариант прошения товариство поручило Федору Дикуну и Осипу Шмалько. С той самой минуты на этих двух мужественных людей и опустился героический и трагический знак истории, они становились лидерами всего антиправительственного движения в Черномории.

Едва только глянув на заново переписанное прошение, Котляревский пришел в негодование:

— В вас бунтарский дух поселился, вы требуете невозможного.

Разгорелся бурный спор. Оба посланца — казака за словом в карман не лезли и загнали в «пятый угол» своего оппонента. При этом с чисто народным колоритом употребили несколько доходчивых выражений, использованных потом Котляревским для обвинения Дикуна и Шмалько в том, что они якобы ему «причинили несносные грубости». Он тут же отдал приказ об их аресте и препровождении на гауптвахту. Каково же было изумление походни — ков, когда вместо почетного возвращения от начальства с хорошими вестями о переговорах они увидели своих уполномоченных под конвоем и тут же запрятанными в каталажку.

— Дикуна и Шмалько посадили в тюрьму! — покатилась новость по всей крепости. — На выручку!

К гауптвахте во весь опор помчались их единомышленники с площади, из куреней. Сначала человек сто, а потом уж и вся их рать собралась. Под свист и громкие насмешливые выкрики освободили из заточения своих товарищей:

— Кишка тонка у старшины справиться с нами.

Походники поставили свои караулы на воротах крепости и у куренных казарм, в куренные селения отправили дополнительно еще несколько агитаторов. В самом городе призывали приезжих казаков и горожан оказывать помощь заявителям прошения. И повсюду ими клеймилось доносительство пашковского казака Тита Багрия, который в угоду войсковому правительству оговаривал вчерашних своих соратников.

В общем‑то преследовалась цель мирно, без осложнений разрешить возникший конфликт. И когда правительство дополнительно затребовало дать подробные объяснения по десяти пунктам прошения, Дикун и Шмалько против этого не высказали никаких возражений. Но зато при получении указания о даче письменной присяги под свидетельскими показаниями молодые казацкие вожаки решительно воспротивились против данной процедуры:

— Этому не бывать. Паны с панами судят несправедливо.

Несколько раз походники во главе с Дикуном и Шмалько приходили к войсковому правительству, дабы получить удовлетворительный ответ. Уже не разбрасываясь по частностям, по деталям, назвали обобщенную сумму, которая могла бы при выплате вполне устроить каждого походни- ка — 75 рублей.

Могло ли правительство изыскать средства в размере 35–40 тысяч рублей для выдачи походникам по их раскладу, за их труды, которые, кстати, потом были подтверждены И. Чернышевым и самим И. В. Гудовичем? Возможно, не сразу, не в один прием, но могло. Следовало истребовать зажиленные деньги оттуда, где они незаконно осели.

В ходе конфликта походники все чаще и громче называли одного из главных виновников утаивания невиданных им сумм — покойного бригадира Антона Головатого. И впрямь прижимистый судья денежку любил. Это выяснилось тогда же из объяснения его сына Александра Головатого, представленного правительству 3 августа.

Стремительно выросший в чине младший Головатый после смерти отца держал при себе его 13 тысяч рублей. По объяснению Александра получалось, будто походный атаман взял с собой в дорогу домашние деньги. Помилуйте, с какой стати? Довод был совершенно несостоятельный. Наивнячка разыгрывал из себя Александр, когда указывал, будто незадолго до смерти отец неясно и неопределенно выразил предназначение денег: раздать их, мол, бедным сиромахам, а кому конкретно не уточнил — не то братьям Александра — Афанасию, Матвею и Константину, не то казакам — походникам. Этот отпрыск самой богатейшей семьи в Черномории причислял себя и братьев к «бедным сиромахам»! А кто же тогда рядовые походники? Они теперь, получалось, вроде выглядели богаче голова- товского клана. Чепуха, да и только. Однако же правительство снисходительно отнеслось к развесистой клюкве Александра Головатого и не обернуло присвоенные деньги на погашение долга походникам.

И таких «резервов» для финансовой развязки конфликта набиралось много. В частности, на 15 тыс. рублей залез в долги черноморскому войску бывший таврический губернатор С. Жегулин. Но Котляревский, Кордовский, Гулик и остальная старшина не стремились облегчить участь сиромы, а вели дело к открытой борьбе с казаками для того, чтобы сломить их силой. Центрами притяжения походников стали казармы двух куреней — Ва- сюринского и Незамаевского с их главными борцами за интересы казаков Федором Дикуном и Осипом Шмалько. Их сподвижниками по совместным действиям стали дядь- ковский казак Ефим Половый, корсунец Прокоп Чупри- на, тимашевец Гаврил Шугайло и еще с десяток черноморцев. В том числе Никита Собокарь, хорунжий Брюховецкого куреня (когда‑то он тут был и куренным атаманом), пришедшийся не по нраву командованию казачьей экспедиции и войсковому правительству.