Казак Дикун - [58]

— Здравствуй, Феденька. С благополучным прибытием домой.

Отец ее несколько поправил и дополнил:

— Дома‑то у него своего еще нет, есть казарма в Ека- теринодаре. Но если сильно пожелает — так и дом может свой заиметь хоть в войсковом граде, хоть здесь, в Васю- ринском курене.

Федор не посмел разочаровывать приветливого земляка. На какие шиши строиться? Ведь он остался без отца и матери сиротой — сиромахой, его допоходная жизнь и работа на Кубани и Тамани не принесла никаких прибытков, заработка едва хватало на питание, одежду и обувь. Ну а про «персидский поход» и говорить нечего — он окончательно выбил из колеи не только его, но и всех рядовых участников экспедиции. Словно догадавшись, почему на лице Федора мелькнула тень озабоченности, Кондрат Кодаш пригласил его к себе:

— Пошли к нам. Поужинаем. Расскажешь, как с пер- сианами сталкиваться пришлось.

Вскоре вместе с гостеприимными хозяевами Федор переступал порог знакомой хаты, теперь уже с основа

тельно потемневшей камышовой кровлей. Но стены ее изнутри и снаружи свежо белели известкой — то забота Ксении Степановны и Надии. Свежа была коровяче — гли- няная доливка на полу.

Сели за стол вечерять. И только тогда Федор перед хозяевами в общих чертах приоткрыл завесу несчастливого похода:

— Воевать мне лично не пришлось. Был на гарнизонной службе и казенных работах, — повествовал он. — Простое население, особенно из армян, относилось к нам хорошо. А вот персы побогаче да познатнее в любой час могли устроить нам резню. Оттого и служба нам выпала тяжелая.

Вкратце коснулся и казацкого довольствия:

— Рядовому казаку полагалось в месяц выплачивать по одному рублю. Старшинам — в восемь — десять раз больше. Из нашего мизера пришлось тратиться от крепости Александровской до Астрахани на наем чумацких обозов, колесную мазь и другие расходы. И во всем другом ущемлялся рядовой казак, не было справедливости.

— И казаки смирились с обманом? — с возмущением спросил Кодаш.

— Нет, дядя Кондрат. Будем добиваться, чтобы с нами рассчитались сполна.

— Везде бедных людей притесняют, — подставляя Федору чашку с темно — красной вишней из молодого садочка, сочувственно вымолвила Ксения Степановна. — Нет никакой совести у начальников.

— А ты в этом сомневалась? — задал вопрос Кондрат жене и сам же на него ответил: — Нет и быть не может. У бедноты и куркулей интересы разные. Спокон века так заведено.

Предлагали Федору остаться на ночлег, но он отказался, сказал, что должен в полночь сменить подчаска. К плетневому забору прошел в сопровождении всей семьи. Потом мать сказала Надии:

— Мы с отцом пошли в хату. А ты поговори с Федором, да недолго, он притомился с дороги и еще ему службу нести, не задерживай парубка.

Парень едва не выразил вслух благодарность умной женщине, с таким пониманием и тактом оставившей на краткий срок наедине молодых людей, у которых с отрочества замечалась привязанность друг к другу. Оставшись

вдвоем с Надией в поздних вечерних сумерках у ее калитки, молодой черноморец даже как‑то оробел. Это же надо! При сборах к переезду на Кубань в Головкивке и Слобод- зее Надюше было четырнадцать лет, ему — восемнадцать. Теперь ей — столько, она в самой ослепительной девичьей красе. А он? Ему вдруг показалось, что он стал много старше своих лет, чуть ли не стариком в ее глазах. Столько за эти минувшие годы выпало на его долю испытаний!

И все же секундное замешательство сменилось у него успокоительной мыслью: «Так и мне‑то еще всего двадцать третий год». И закрепилась эта мысль уверенностью: мои годы в пору ей, о Надии я думал постоянно и нечего мне труса праздновать.

Осмелев, Федор с непринужденностью стал расспрашивать девушку о ее работе, спиванках, в которых участвует в кругу молодежи, о поездках в Екатеринодар на ярмарки и многом другом житейском и близком ей. Надя охотно рассказывала ему о своих подружках, со смехом поведала, как она гадала в ночь под Новый год.

— Собрались в хате одной бабули, — держась одной рукой за калитку, а другой — забавляясь вышитым платочком, вела она рассказ. — Накупили свечек и зажгли их. В широкий чан налили воды. А когда наступила полночь, каждая из нас растопила в посудине воск, а потом выливала в холодную воду. Самые разные фигуры получались. По ним и угадывали своих суженых.

— И какой же выпал тебе? — нетерпеливо спросил Федор.

Девушка на секунду умолкла, потом открыла тайну:

— Очертания застывшего воска, как определили девчата и та бабулька, напоминали воина в шлеме с пикой в руке. Значит, разыгрывали они меня, мой суженый — служивый казак при оружии.

Дикун не нашелся что промолвить девушке в ответ. Они еще немного поговорили и стали прощаться.

— Не знаю, удастся ли завтра заскочить к вам, — сказал Федор. — Но если не получится и я уйду завтра в Екатеринодар, не встретившись с вами, — все равно я скоро вас навещу, жди меня, Надия.

Он на два — три шага удалился от калитки, обернулся и хотел помахать девушке рукой, а она уже сама, как ласточка, припорхнула к нему:

— Феденька, возьми вот это от меня.

И подала ему тот самый вышитый платочек, который при ней был весь вечер.