Казацкие байки - [31]
- А что, Стыцю, - Червонящий молвил, - не слабо ли тебе будет до залоги[12] нашей, что на Матвеевом кургане стоить, добежать, скрозь буждаков просочившись?
- Отчего ж не добежать? - говорит Стецько. – Добегу, пожалуй.
- Добеги, Стыцю, бо припасы кончаются, взавтра уже нечем воевать будет. Да передай полковнику Швыдкому, чтоб казаков прислал облогу[13] буджаков смять, хочь со свово боку балки. Мы тогда враз в прореху вдарим и вырвемся из объятий смертельных…
А Стецьку в дорогу собраться – только подпоясаться! Развернул коня, да и был таков…
А дорога-то не близкая была… Почитай, сто верст казаку скакать до залоги казацкой. Вот и решил Стыць срезать верст эдак тридцать, скрозь Черный лес проехавши. А лес тот, панове, весьма дурную славу имел в казацтве. Сказывали, всяка нечисть там водится, да путников в свои тенета забирает. Словом, ни один путник, что в лес тот попадал, к людям боле не возвертался…
Да только, что Стецьку делать? Скоро надо до своих добраться, да весточку сурову передать, что в беду попали казачки…
Вот так и поскакал казак через Черный лес… Тута уж и смеркаться стало, как в лес въехал. Посмурнело небо, да тучами начало быстро затягиваться свинцово-серыми, дождем да градом набухшими, ровно вымя у коровенки недоенной. Думает казак, что ночлег сыскать бы надобно, ибо если град лупанет, не спрячешься ведь под ветками.
Тут уж и совсем черно стало в лесу. Лишь молнии небо рвуть, да сполохами своими светють. Вот в один из сполохов и увидал Стыць избу – не избу, терем – не терем, хату – не хату. Незнамо что…
Подъехал Стыць ближе – мать честна! А ни окон, ни дверей у избы немае, с какого боку не заедь. «Что за напасть – думает казак, - это кто ж таку невидаль состроил?»
А избенка вдруг закряхтела по-старушечьи, застонала, да и стала потихоньку подыматься на курьих-то лапах. Подрагивая, да листву поза-поза – прошлогоднюю со стрехи осыпая…
А в стенке глухой вдруг дверь скрипучая отворилась. Крыльцо появилось откуда-то, из воздуха задушного образовавшись. А на крыльце старуха стоит, столь древняя, что Стецько на вид ей лет пятьсот определил, не мене. А на плече у ей ворон сидит, нахохлившись. Да такой здоровенный, что не мене пуда потянеть!
- И-и-и, - кричит с порога старуха, - это кто ж к нам пожаловал? Да никак, казак Стецько собтвенным персоном? Заходь – заходь, голубок! Гостечком дорогим будешь!
А у Стыця дар речи запропал совсем. Слова молвить не может. Да и конь евойный присмирнел, дажить уха прижал к голове, как тебе собака какая дворовая…
- Дак что жа, - старуха кричит, - так и будешь стоймя стоять?! Гляди-ко, дождь сей же минут сыпанеть, да с градом убойным…
Кой-как Стецько совладал с собою… Коня под навес, жердями крытый поставил, да торбу с овсом на морду навесил. А сам на ногах дрожащих в избу направился, знамением крестным лоба осенивши трижды…
А в избушке-то уж и свечи горять во множестве, и половичок чистый да цветастый узорами иноземными глаз завлекаеть, и старушка, вдруг нарядная, да вся из себя благостная, улыбается ртом, ровно в коре дубовой узким ножом прорезанным…
И-эх, - говорит, - и угощу же я тебя зараз, казачок!
И скатерку, чисто выбеленную на стол кидаеть…
Тут уж совсем у казака ум за разум забегать стал… На скатерке-то, откуда ни возьмись, и тебе каравай житний, да с корочкою хрусткою, паром хлебным парит – ровно только из печи. Тут тебе и поросенок молочный - пятак кверху задрал прожаренный. Тута тебе и стерлядка востроносая, листами петрушечки да мелиссы обложена - так соком духмяным и исходить… Туточки тебе и сала шмат – да в пять пальцев толщиной, да с прожилками мясными, числом не мене пяти же, боками снежно-белыми лоснится! Тут же тебе и кварта горилки запотевшая, да с наледями на пузатом стекле…
А старуха суетится, чарочки серебряны на стол ставит, вилочки-ложечки всяки выкладываеть, рушничком чистеньким штаны казацки застилает…
- Ну-у, - молвит, управившись, - угощайся, Стыцю. Ешь, пей, гостечек мой любезный.
«Э-э, - думает Стецько, - чегой-то недоброе старуха удумала»...
И решил казак в меру есть-пить, чтоб разум не терять. Да и выведать у старушки задумы ее коварные.
А на дворе, знай себе, непогода гуляет. Ветер в трубе воймя воет - завывает. Дождь по стрехе стучит, ровно молотки по наковальне. Гром громыхает так, что избушка содрогается на ножках своих курячьих тоненьких…
А старуха-то глазами зыркает, словно буравчиками, вот-вот дырки просверлит в Стыцевой сорочке. Да все, знай, подливает горилочки сладенькой. А Стыць, не дурак будь, все боле пьяненьким прикидается, да уж и уснуть за столом норовит, уевшись да упившись.
Тута старуха и решила брать быка-то за рога.
- А что, - молвит, - Стыцю, не нужна ли тебе хозяйка в хату?
