Кайнокъ - [103]

«Кто?» — мелькнуло у Пирогова, но не время было выяснять это. В несколько прыжков он подбежал к пулеметчику, ногой опрокинул его, вырвал пулемет и, не раздумывая, полоснул по лошади, к которой подбегал атаман и из-за которой стрелял из обреза коновод. Лошадь взвилась в стойке и рухнула на траву. Коновод что-то крикнул атаману и помчался быстрее, чем на лошади. Выстрелы с горы ковырнули перед ним грунт, точно отбросили в сторону, на склон, под кусты. Недавнее преимущество долины — голые подступы к ней, обернулись неудобством для бегущих. Негде было зацепиться, залечь, сосредоточиться для встречного боя.

Пирогов снова вскинул пулемет и «состриг» беглеца со склона, хлестнув его по ногам. Он покатился вниз, свернувшись узлом, дико крича от боли.

Крик этот, пронзительный, безумный, перекрыл грохот и эхо выстрелов.

Атаман оглянулся на него, круто повернул к дружку, опустился перед ним на колено.

Корней Павлович прямиком устремился к нему и вдруг почувствовал, не увидел, а именно почувствовал опасность, которая притаилась под опущенной рукой атамана. Из подмышки выглянул на миг черный глазок маузера.

Вильнув, Корней кувыркнулся в сторону, как учили этому на границе, снова вскочил, прыгнул вперед и тут же повторил кувырок, но через другое бедро.

Маузер дважды бахнул из-под руки, но мимо, опоздав на малую долю времени. Хитрость не удалась. Атаман встал во весь рост. Он понял, кто в этой атаке главный, кто самый опасный, чей выход из строя вызовет растерянность, а то и замешательство. Ему, атаману, нужно было совсем немного времени, чтоб повернуть бой в обратную сторону. Он помнил такие случаи. Но он не допускал и мысли, что некогда надежная, испытанная им тактика устарела, осталась где-то на уровне азбучной прописи.

Четыре, три метра разделяли атамана и Пирогова. Расстояние, с которого нельзя промахнуться с закрытыми глазами. Рот атамана растянулся в сожалеющей усмешке — что ж мне оставалось делать, говорил его вид.

Корней Павлович с ходу двумя руками толкнул вперед пулемет. Атаман уклонился от него, нажал на спуск и… промахнулся.

Глава сорок шестая

Того бандита, что благоразумно стриганул из-под горы, на которой сидели Пирогов и Брюсов, того худого и шустрого на ногу задержали Полина и Анна. Он уже притаился в небольшом распадке, решив про себя, что переждет дотемна и уйдет на одну из запасных баз, где припрятано продовольствие, оружие, заготовлены на зиму дрова… Тут в распадочке, под каменным козырьком, его и связали. Он был так ошеломлен, что не сопротивлялся.

Тихо стало в долине. Только кашлял Брюсов. Да зудила растревоженная мошкара.

Пирогов, напружиненный, жесткий, как циркуль, нервно вышагивал вдоль поваленных связанных бандитов. Полина едва успевала повторять его повороты, докладывала о безрезультатном поиске, утешала, что еще не все потеряно, если, конечно, Игушева не попала в лапы к этим…

— Н-да.

Пирогов резко повернулся кругом, будто его не интересовало, куда и зачем ходили поисковики, что делали.

— С раннего утра мы были в пути… До вечера… Дотемна, — оправдывалась Полина. — А позавчера напоролись на этих… Приостановили поиск. Послали ребят в Кожу.

— Вы уверены, что нам не придется их искать?

— С ними Яшка Липатов. Он хорошо в горах ориентируется. Лучше меня.

— Но с Яшки какой спрос?

Крутой поворот. Шаг, второй… Рукавом фуфайки осторожно прикоснулся к нижней саднящей губе. На рукаве осталось темное пятно.

— Вы ранены, Корней Павлович?

— Чепуха.

— Но у вас кровь.

— Стыдно сказать, не то что показать. Продолжайте.

— Что продолжать, Корней Павлович… Ходили и нигде ни следочка. Надо допросить этих. Может, им известно.

— Допросим.

Поворот кругом. Как вокруг ножки циркуля.

— До войны, товарищ лейтенант, был у нас случай… Заблудилась в горах девушка… Лиза Варюхина, как сейчас помню… Неделю ее искали всем миром. А она сама объявилась. В другом районе.

«Ударцев тоже по довоенной схеме упал», — подумал Пирогов, промакивая рукавом кровь.

На возвышенной площадке против входа в пещеру сидел, удобно развалясь, Павел, успокаивал плачущую от переживаний Варвару и тихонько баюкал «куклу», ушибленную в схватке с атаманом. Только втроем, с помощью Брюсова, одолели его. Крепкий мужик, хотя и разменял шестой десяток, судя по залысинам, по морщинам на роже, по дряблой шее.

Покровские дружинники, как сраженные, лежали на пологом склоне площадки. Приходили в себя после пережитого напряжения. Старший — ничком, носом вниз, подложив под лоб согнутую калачом руку. Младший — на спине, прижимая к груди атамановский маузер, первый боевой трофей, который Пирогов разрешил подержать в руках.

Прошел час такого оцепенения. Солнце стало опускаться за Пурчеклу. С заходом его целые тучи гнуса вылетели на холодок. Хоть руками разгребай.

Пирогов унял наконец кровь из разбитой губы, ополоснул ее из речки, вернулся в пещеру. Скомандовал:

— Всем подъем!.. Козазаев, Пестова, Саблина и вы… Да, вы! — Он не знал фамилии молодого дружинника. — Вы вчетвером остаетесь присмотреть за этими… Саблина, перевяжите раненых… При малейшей попытке — стрелять.

— Кто такое право дал? — раздалось из бандитской связки.