Кавказское сафари Иосифа Сталина[воспоминания родственника Нестора Лакобы] - [7]
Решив, что настало время уходить, я направился к двери, но был остановлен секретаршей. «Куда Вы? Садитесь, садитесь, я сейчас же узнаю в чем дело!», — сказала она озабоченно. Я уже начал понимать, что тут что-то предпринималось. Ведь меня не приглашали к шефу, но и домой не отпускали. Но только я захотел улизнуть, дверь председательского кабинета растворилась, и секретарша поманила меня пальцем.
Я всегда ненавидел, когда человека рассматривают, как музейный экспонат, причем у нас это делают настолько бесцеремонно, что хочется кричать всем в лицо ругательные слова. Так и меня разглядывали в кабинете председателя, точно я был голым или наоборот, необычно одетым. Выдержав длинную паузу, Агрба сказал: «Подойдите ко мне!». Я подошел.
«Что у Вас?».
«Заявление!».
«Покажите!».
Я протянул ему бумагу. Он не стал ее читать, поднял на меня глаза и спросил:
«Что вы хотите?».
«Работать!».
«Какая у Вас специальность?».
«Я инженер-строитель».
«Когда окончили институт?».
«В июле прошлого года».
«Где Вы работали?».
«В проектной конторе».
«Почему уволились?».
«Меня уволили…по сокращению».
«Комсомолец?».
«Да!».
«Обращались ли в горком комсомола?».
«Нет…пока нет».
Агрба пошептался с посетителями, но так тихо, что я ничего не услышал. Потом он сказал: «Хорошо, я еще посоветуюсь с товарищами. Думаю, что-нибудь сделаем для Вас». Он даже изобразил на лице нечто вроде улыбки.
Я поблагодарил председателя, попрощался и вышел…
А три дня спустя меня вызвали повесткой…не в совнарком, а в НКВД.
В проходной, достаточно было назвать мою фамилию, как сразу же меня препроводили к следователю Петросяну. Это был мужчина высоченного роста, с крупными чертами лица, огромным носом и буйной растительностью на теле, — по случаю хорошей погоды он закатал рукава рубашки, но, возможно, хотел внушить мне побольше страху обезьяньим видом своих толстых, волосатых рук. Они всегда так поступали: демонстрировали бицепсы, вертели перед носом дубинкой или рассказывали кому-то по телефону про хорошую трепку, заданную твоему предшественнику. Иногда допросы начинались под аккомпанемент душераздирающих криков, доносящихся из соседних помещений. Но чаще всего к подобным психологическим атакам прибегать не приходилось, ибо вопли можно было легко вызвать и в своем кабинете.
Петросян сразу же приступил к делу. «Почему ты ходил к Алексею Агрба?», — спросил он, сверля меня взглядом.
«Просил устроить на работу».
«Допустим, допустим. Отчего же раньше не ходил?».
«Тогда я работал».
«Не хорошо, Мусто, не хорошо! Напрасно ты со мной неискренен!».
«Я говорю вполне искренне».
«Стало быть, ты отрицаешь, что пошел в совнарком с целью…разведать обстановку?».
«Какую такую обстановку?».
Следователь посмотрел на меня свирепо.
«Зато я знаю, — закричал он, — Чхеидзе советовал тебе пристрелить Алексея Агрба, как бешенную собаку! Ну что, сволочь, скажешь, я вру?».
Был ли я готов к такому повороту событий? Нет, ни в коем случае. Я думал, что следователя будет интересовать настроение в нашей семье после странной смерти хозяина, и ничто другое. Но как только Петросян завел разговор о моем визите в совнарком, мне показалось, что он хочет выведать, не болтал ли я председателю что-нибудь нехорошее про НКВД. Ведь тогда я еще не понимал, как тесно связаны их ведомства. Однако я сумел выдавить из себя оправдание: «Чхеидзе ничего подобного мне не говорил».
Но Петросян вдруг снизил обороты. Его тон стал мягче, терпимее.
«Глупый ты! Ах, какой ты дурак! Мы прекрасно знаем, что никакой ты не заговорщик, а простой советский парень. Комсомолец! Ведь ты комсомолец? Нам известно, что пошел ты к председателю совнаркома не по своей воле, а по настоянию врага народа Георгия Чхеидзе. Пойми, дурень, что мы проверяем не тебя, а Чхеидзе!».
Я сказал, что прекрасно понимаю, что от меня хотят, но не могу наговаривать на Георгия.
«В таком случае, — ответил Петросян, — мне остается только одно. Вызвать Чхеидзе на очную ставку с тобой. Тогда уж пеняй на себя!». Поразительно, как стремительно у чекистов менялось настроение. Или же они сознательно переходили от гнева к умиротворенности и наоборот. Но только Петросян собрался, было, осуществить свою угрозу, как в кабинет вошел сам нарком внутренних дел Чичико Пачулия. При виде шефа, следователь замер на своем месте и все время, пока тот находился в помещении, не проронил ни слова.
«Ты меня знаешь?», — спросил нарком, подойдя ко мне вплотную.
«Да, конечно, по Батуми!».
«Лютфи Джих-оглы твой брат?».
«Да, брат».
«Где он теперь?».
«Понятия не имею».
«Вот что товарищ Джих-оглы (он так и сказал, товарищ Джих-оглы), мы против тебя решительно ничего не имеем, более того, уверены, что ты человек честный и искренний, настоящий советский инженер (они очень любили произносить высокие слова, такие, как «настоящий советский человек» и «подлинный коммунист» или «комсомолец). Мы тебе во всем поможем, устроим на хорошую работу, создадим нормальные условия… Но и ты, в свою очередь, должен нам оказать услугу. Впрочем, многого от тебя не потребуется, только разузнай, где находится архив Лакоба».
Значит, они интересуются документами. А все остальное, лишь предлог для достижения цели. Включая и разговоры о покушении на председателя совнаркома. Бедный Жора будет сидеть и без моих показаний, хотя здесь всегда могли выбить нужные «улики», даже у куда более искушенных людей, чем я. Бог знает, как бы я повел себя в том случае, если бы им вздумалось применить силу, но Пачулия и не намекал на это.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Ни один писатель не может быть равнодушен к славе. «Помню, зашел у нас со Шварцем как-то разговор о славе, — вспоминал Л. Пантелеев, — и я сказал, что никогда не искал ее, что она, вероятно, только мешала бы мне. „Ах, что ты! Что ты! — воскликнул Евгений Львович с какой-то застенчивой и вместе с тем восторженной улыбкой. — Как ты можешь так говорить! Что может быть прекраснее… Слава!!!“».