Кавказское сафари Иосифа Сталина[воспоминания родственника Нестора Лакобы] - [3]

Внезапно Берия очень громко, так громко, чтобы услышал каждый в обычной для провинции толпе зевак, произнес: «Хорошо, Рауфчик, скоро мы разберемся во всем, и твоя мама вернется домой».

Но той же ночью несколько чекистов подняли с постели испуганного, измученного ожиданиями тщедушного мальчика. После повторной конфискации имущества, — того малого, что «милостиво» было оставлено при аресте матери, его отвезли в НКВД, чтобы через четыре года, проведя через все, что полагалось «врагу народа», расстрелять в подвале Бутырской тюрьмы. Стоит ли говорить, что Рауф сам отдался в руки НКВД, причем дважды: когда подошел к Берия с просьбой освободить мать, и позже, когда написал из лагеря теплое, почти сыновнее письмо тому же Лаврентию с просьбой пересмотреть его дело. В стране, где даже туалеты находились под надзором «всевидящего ока власти», он бы вряд ли избежал пули.

Все было кончено. Нет, не в июле 41-го, когда по выражению поэта: «Рауфа вывели и расстреляли». Все было кончено той октябрьской ночью 1937-го. Не стало большой, крепкой, дружной семьи. С того злосчастного дня, когда Лаврентий Берия или Нина Гегечкори подсыпали отцу Рауфа цианистый калий в тарелку с речной форелью, прошло меньше года. Но за это время в тюрьмы и подвалы НКВД попали едва ли не все родственники Нестора и его жены Сарие. Да разве только родственники? Неужели, только «попали»? Исчезли почти все прямые и косвенные свидетели гибели председателя Абхазского Совнаркома. Пропали люди. Сгинули дома, вещи.

Через несколько дней после ареста Сарие, наша сестра Назие, тогда еще студентка сухумского вуза, по своему разумению придя к выводу, что женщина женщину лучше поймет, отправилась к жене беспартийного наркома внутренних дел Абхазии Пачулия. С единственной целью облегчить если не участь арестованной Сарие, то хотя бы условия ее пребывания в тюрьме. Недаром говорят, что наивность — родная сестра невинности и двоюродная — глупости.

Жена наркома приняла Назие настолько радушно, что сестра сочла это за признание ее былого авторитета (еще несколько лет назад самого Сталина сватали к Назие). Хозяйка же решила ошеломить гостью своей новой мебелью, тем более, что она была уверенна: Назие привело в ее дом женское любопытство. Но когда благоверная наркома распахнула перед гостьей двери двух смежных комнат, сестра ахнула, ибо узнала спальный и столовый гарнитур еще живой, даже не осужденной Сарие…

Но хватит о вещах, ведь речь идет о человеческой трагедии…

Сарие успела сделать главное до своего ареста. Она перезахоронила тело Нестора, так как была убеждена: надругаются, непременно надругаются. О том, где теперь покоится бывший председатель совнаркома, знали только она, мать «глухого» и наш брат Хэмди. Но они ничего не скажут: ни следователям, ни стукачам в тюремных камерах, ни самому Лаврентию Берия. И унесут эту тайну с собой, в могилу. Не скажет Сарие ни слова об архиве мужа, который мы спрятали под полом кухни (одному Аллаху известно, как его не обнару-жили чекисты), ни о чем-либо другом, что может задеть честь Нестора. Но сколько мужества, отчаянного, необъяснимого мужества понадобилось ей, что-бы не «расколоться». Нет, это мужество изначально сидело в ней, родилось с ней. Ведь не испугалась она когда-то, несмотря на угрозы братьев, несмотря на мусульманское воспитание, бросить дом и уехать к Нестору — христианину-язычнику. В совершенно чужой Сухуми.

От нее требовали сознаться в том, что Лакоба готовил заговор против Сталина; что этот заговор должен был осуществиться ее руками. Пистолет или яд? Но этот позолоченный пистолет ей подарила сама Надежда Сергеевна — супруга Сталина…

Пистолет или яд?

Летом 1932 года Коба с женой отдыхали на Холоднореченской даче. Перед отъездом высоких гостей в Москву Лакоба стал настойчиво просить Сталина посетить озеро Рица. Практичный Нестор преследовал две цели: отдохнуть вместе с самим вождем и привлечь его внимание к развитию этого райского уголка природы. Возможно, Сталин поддался уговорам жены, ее романтическо-му настроению: верхом на лошадях сквозь девственные леса или же на автомо-билях по бзыбьской долине! Что может быть привлекательнее? Но вероятнее всего, вождю захотелось хоть на несколько дней отойти от государственных дел. Ведь и на даче, судя по многочисленным свидетельствам, у него не было такой возможности. Так что Коба согласился.

До пункта назначения добрались лишь к закату солнца. Сталина с супругой поместили в апацхе пастуха, — скромном временном жилище с глинобитным полом. Чете Лакоба, нескольким гостям и многочисленной охране вождя оста-валось коротать ночь под открытым небом, расположившись у ярко пылаю-щего костра. В непосредственной близости от апацхи.

Ничто так сладко не клонит ко сну, как тепло, исходящее от костра. Может быть поэтому, Сарие попросила мужа рассказать какую-нибудь историю. «Хотя бы сказку», — сказала она, словно назойливый ребенок. И чтобы не заснуть, что-бы не дай Бог (или боги) не «оставить» вождя, Нестор, познавший безотцов-щину, крайнюю нужду и сплошные тройки в свидетельстве об окончании реа-льного училища; понюхавший пороху в гражданскую, еще в двадцатые годы, вместе с женой, владевший первыми в Абхазии автомобилями, а главное, вку-сивший еще не смертоносный, но все же яд конкурентной борьбы (а то за-чем он здесь, в Абхазии, стал первым из последних?) начал что-то расска-зывать. И вдруг, такое тоже бывает, из темноты вышел Сталин. Разумеется, все присутствовавшие, как по команде, поднялись с мест, и не потому, что не-которые были абхазцами.*А Сталин, — неважно имелась при нем трубка или нет, — был настоящим Сталиным, — уже царем, императором, но, несмотря на со-лидный возраст, пока что молодым богом… Он обратился к Сарие: