Кавказский гамбит - [22]

— Вот, вот, черт узкоглазый! Тяжело? Не жмурься! Не жмурься, тебе говорю! Открой свои бесстыжие зенки! Глянь на меня — мне-то каково таскать? Я одна деньги зарабатываю, а ты — пустышка!

Именно в этот момент Василий твердо решил, что заговорит с Зиной.

4

Родители Серопа Айдиняна счастливо избежали турецкой резни в 1915 году и переселились на русский Кавказ. Армяне получили землю и начали выращивать виноград, давить вино. Хорошо жили до самой Отечественной войны, когда Серопа призвали в армию и послали на передовую. Но и тут, можно сказать, повезло: вернулся он домой с победой, хотя без правой руки. Жена Ашхен страшно обрадовалась — могли ведь вообще убить, соседки по бараку вместо мужей спят с похоронками. А что значит одна рука, если любишь человека целиком?

Маленького сынишку Ашхен в лихое время не сберегла, зато теперь родила сразу двух близняшек. Муж устроился ночным сторожем на склад, а днем за девочками приглядывал. Ашхен тоже улыбнулась удача — взяли хлеборезкой на санаторную кухню. Раскрошившиеся куски, обломившиеся корки, недоеденные остатки супа и гарнира ей перепадали. Однажды повар пролил на стол для овощей немного подсолнечного масла — темного, горьковато-душистого, не то что нынешнее — безвкусное и почти бесцветное. Ашхен аккуратно сгребла его горстью в блюдце и отнесла домой, чтобы дочки попробовали. Вскоре карточки отменили, жизнь налаживаться стала, дороги и дома стали строить. У Серопа появилась мечта — переехать из подмытого наводнениями барака в новую квартиру. Большая мечта, почти несбыточная — много людей еще хуже жили.

Изредка мать водила двойняшек в церковь, которую открыли во время войны, хотя и не в собственном помещении, занятом телефонной станцией, а рядом, в подвале. На тех, кто не скрывал, что больше надеется на Бога, чем на советскую власть, смотрели косо, но Ашхен никого не боялась — и по складу характера, и потому, что взять у нее, кроме жизней близких, было нечего. Вот их жизнями она за свое скупое счастье и расплатилась. Серопа убили бандиты, которые пришли грабить склад. Ему бы тихо сидеть, а он кричать начал, на подмогу звать, вот и убили. Теперь сестры, которым исполнилось уже по пять лет, целыми днями играли вдвоем в ожидании, когда мать принесет из санатория поесть. Спали валетом на узкой железной кровати и обе в один день заболели корью. Особенно плоха была Зина. «Не жилица», — качали головами сердобольные соседки.

Однажды во двор зашла чужая женщина с темным лицом, в грязном цветастом платье. Села на колоду, попросила воды и рубль.

— Нет ни копейки, — ответила Ашхен. — А если бы были, тебе не дала. Детей одна поднимаю. Теперь еще болеют. Воды выпей, не жалко.

Хмуро глядя в стакан, женщина сказала:

— Дочка твоя, Татевик, скоро помрет.

Мать схватилась за сердце, и губы у нее задрожали.

— Уже и имя вызнала? Врушка цыганская! Ручку позолотить нечем — вот и пугаешь! Врач обещала — скоро выздоровеет!

Женщина зло блеснула черными глазами.

— Я не цыганка, а сербиянка и много чего знаю. Знаю, что род твой на тебе закончится!

Непрошеная вещунья тряхнула пыльными юбками и ушла, даже не напившись. Ашхен погрозила ей вслед кулаком и забыла — как истинная христианка она не признавала гадалок. Через неделю слабенькая Зина выздоровела, а Татевик неожиданно умерла ночью от менингита. Вдова повязала ей голову платочком, воткнула в руки свечу и ушла на работу. Весь день Зина просидела у окна, боясь взглянуть в сторону мертвой сестры. Вечером Ашхен принесла кастрюльку рассольника — серого отвара из перловки, в котором плавали куски соленых огурцов с крупными белыми семечками. Мать и дочь поели и легли спать — утром надо было идти на кладбище, хоронить Татевик. Зашитое в старую простыню худенькое тельце всю дорогу мать несла на руках — заплатить за гроб и машину было нечем.

Квартиру вдове солдата все-таки дали, однокомнатную, на Звездочке. К тому времени Зина уже училась в седьмом классе, училась хорошо, старалась радовать любимую маму, которая школы не знала и каждую пятерку в дневнике дочки целовала с восторженными криками:

— Соседи! Глядите, глядите все — какая Зина умница! Радость моя! У тебя будет хорошая жизнь!

Свою она старалась не вспоминать. Из близких никого нет в живых — война, несчастья и болезни всех прибрали, осталась одна радость — доченька, Зиночка. Чтобы накормить и красиво одеть единственное чадо, Ашхен работала с утра до ночи. Когда классная руководительница жаловалась, что поведение девушки оставляет желать лучшего, армянка шумно возражала:

— Смеется и с мальчиками кокетничает? Вся в мать пошла. Я тоже веселая была. Меня судьбина к земле прибила, так пусть хоть ребенок радуется!

Дома она для порядка бранила дочь:

— Зачем такая легкомысленная? Был бы жив отец, он бы расстроился.

Но мать сердилась на Зину недолго и как-то несерьезно. Они обожали друг друга, хорошо понимали и вскоре уже заливались смехом, передразнивая строгую учительницу. Замуж веселая девица выскочила рано. Ее избранником неожиданно оказался полузащитник столичной футбольной команды железнодорожников «Локомотив», которая прибыла летом в Хосту отдохнуть и потренироваться на местном стадионе. Черемисин так увлекся яркой армянкой, что, торопя события, женился, но потом уехал в Москву и исчез — ни ответа, ни привета. Через год заскочил на пару недель, чтобы развестись. Остановился в сочинской гостинице и даже на свидание к жене не пришел. Судачили, Зинка, мол, убивается, руки на себя хочет наложить. Да, видно, передумала.