Кавказская Атлантида. 300 лет войны - [28]

Вряд ли можно было считать пятидесятилетнего Цицианова «молодым генералом». Но неприязнь Гудовича искала выхода.

Болезнь Гудовича была дипломатического свойства. Оскорбленный всем происшедшим, он попросил отставки и получил ее. Но как только в этом же году умерла Екатерина и воцарился Павел — все перевернулось: Гудович был немедленно — из-под Воронежа — возвращен на Кавказ (и он сразу выздоровел!), а Зубов и Цицианов оказались в отставке. Армию с Каспия вернули на линию.

Схожей ситуации суждено было повториться еще раз. Гудович в 1800 году вышел в отставку. В Грузию послан был генерал Кнорринг. В 1802 году его сменил Цицианов — это был тот «славный период» до 1806 года, о котором поминает непрерывно Ермолов. Затем убитого Цицианова снова сменил Гудович и, по утверждению Ермолова, испортил все, что удалось построить Цицианову. Сюжет этот довольно запутанный и туманный, но мы только попытаемся в нем разобраться.

Но сперва нужно осознать разницу военного, политического и психологического контекста, в котором сформировались кавказские доктрины двух генералов.

Гудович — девяностые годы XVIII века. Грузия только формально под российским протекторатом. Противостояние с горцами идет только со стороны Северного Кавказа. У горцев прочный тыл, свободное сообщение с Турцией через Черное море даже после взятия Гудовичем в 1791 году Анапы, — это глубокий правый фланг Кавказского театра. О том, что делается в глубинах Кавказа — в Дагестане, Чечне, — представление самое отдаленное. В Петербурге — особенно. Гудович вынужден заниматься ликбезом, достаточно поверхностно объясняя Екатерине, кто есть кто.

7 ноября 1791 года он отправляет в Петербург обширное донесение, в котором, в частности, пишет:

«Ближайший из ханов к границам российским — Шемхал Тарковский, которого владение начинается против Кизляра за Тереком, позади народа, называемого кумыки, подданных Вашего Императорского величества, за Тереком против Кизляра обитающих. Сей хан, живущий в городе Тарках и владеющий Дагестаном по берегу Каспийского моря, оказывая всякое усердие свое к Высочайшему Престолу Вашего Императорского Величества, находится со мною в сношении и в последнем ко мне письме, недавно полученном, делает многие уверения о верности и преданности своей к Вашему Императорскому Величеству… Сей хан в большом уважении у многих малых персидских владельцев, его окружающих, — хана шемахинского и других; держит их спокойными, давая перевес своим пособием, и, сколько я мог приметить, сам спокойного расположения. За ним дербентский Ших-Али-хан, находящийся также в сношении со мною…»

Этот идиллический взгляд отнюдь не соответствовал сущности отношений. И дело было не в наивности Гудовича, а в установке, о которой мы ниже поговорим.

С той же степенью глубины Гудович обрисовывает и положение племен.

«Соседние народы, в здешней стороне прилегающие к границам империи Вашего Императорского Величества, начиная от Черного моря: часть большой Абазы, горный народ, прозываемый натухажцы, больше числом всех прочих, которого земли начинаются в 20-ти верстах по Черному морю далее Суджук-Кале в горах и простираются вверх по Кубани до ста верст. Сей народ по взятии Анапы входил в подданство В. И. В. и давал аманатов… Подле сих, на вершине реки Урупа, вытекающей из гор и впадающей в Кубань, к горам, малый закубанский народ, прозываемый Бишильбай, не входящий в подданство. Все сии народы, по большей части, мало упражняясь в хлебопашестве и скотоводстве, имея и хорошие земли и разные другие выгоды, не знающие никакого другого торгу, кроме продажи краденых людей, ни ремесла другого, кроме делания употребляемого ими оружия, живущие в самых дурных хижинах и шалашах, называемых аулами, из которых некоторые переносятся с места на место, не имеют ни чиноначальства и никакого понятия о нравах, почитая и самое воровство людей, так и прочего за удалые поступки и добродетель, а оттого и все в бедном состоянии… Подле карабулаков, вниз по Тереку и по реке Сунже, начиная от Моздока, против Наура и до станиц Гребенских казаков живут чеченцы, народ злой, дикий, к хищничеству и воровству более всех горских народов склонный; оного не много и не более как тысяч до пяти».

Но дело не только и не столько в весьма приблизительном представлении генерала о кавказских народах, а в том, что ему не важны особенности этих народов. Очевидно, образование, полученное в Германии, в сочетании с несколько примитивными просветительскими принципами, бытовавшими в России, и имперским высокомерием — эта смесь заслонила от Гудовича кавказскую реальность и толкнула его к простой системе отношений с горскими владетелями, напоминающей «ордынский стиль», примененный монголами по отношению к русским княжествам, — не вдаваться в сложную жизнь подвластных образований, но ориентироваться на одну или две силы, которые, соблюдая вассальную верность, будут регулировать все пространство. Для Гудовича это шамхал Тарковский, возможности которого он преувеличивал.

Гудович явно не думал об интегрировании — даже в будущем — кавказских территорий в состав империи. Его принцип — вассальные отношения.