Кавказ. Выпуск III. Европейские дневники ХIII–ХVIII веков - [44]

К этому мои проводник добавил от себя: «О! Он пользуется топором, чтобы откапывать их», так как, видимо, он вбил себе в голову, что когда он видел меня с топором, роющимся в развалинах Еsку Тihehira, то это было сделано в целях поиска и выкапывания растений. Он сказал мне потом, что мотив, побудивший моего хозяина поставить первый вопрос, заключался в том, чтобы предложить мне одну из своих дочерей, в случае если бы я был расположен купить рабынь, как это делали каффские купцы.

Необходимо отметить, что на Кавказе очень обычным явлением для отцов, матерей, дядей, тетей и т. д. является обмен или продажа детей, племянников и племянниц и т. д. Жизнь научила их, что кроме выгоды, получаемой ими самими от этой продажи, их дети, и в особенности девушки, получают таковую еще в большей степени, так как этим способом они проникают в гаремы богатых турок и даже часто во дворец самого великого султана, становясь государынями, одеваясь, как принцессы, и великолепно питаясь. Является ли это результатом полученного воспитания или предубеждения, но девушки, отданные в обмен или проданные своими родителями, покидают их без сожаления и слез, в то время как эти последние желают им со своей стороны удачи и приятного путешествия. Поэтому не отвращение к рабству заставило черкесов отказаться от уплаты хану ежегодной дани… а только тот факт, что они не получают ничего взамен. Их беи и мирзы получают полагающуюся им дань отчасти молодыми и красивыми рабынями, отчасти лошадьми. Эта дань отдается им беспрекословно и тем охотнее, чем она им более помогла освободиться от второй дани и защищала их от набегов ногайцев. Эти мирзы продают своих рабынь и лошадей, полученных в виде дани, купцам из Темрюка, Тамани, Каффы, Персии или всем тем, кто захочет за них заплатить.

Я отправился обедать к черкесскому мирзе, который подал мне два хороших блюда, приготовленных по обычаю страны. Первое блюдо было такое же, которое я имел у своего хозяина, с той лишь разницей, что вместо кролика подали барана, разрезанного на куски, а вместо слив сварили сухой виноград. Это дало мне повод спросить, откуда они получают виноград; мне ответили, что из Астрахани и различных других мест, где лозы растут среди кустов и деревьев. Второе блюдо состояло из некоторого количества жареной лани, которую, по словам мирзы, он убил выстрелом из лука. Но это блюдо было слишком сухим, потому что его не готовили на масле, как у нас. Эти два блюда были такие обильные, что они оказались достаточными на десять человек гостей и еще осталось даже около половины. Стол был совершенно порожний, то есть без скатерти, но хорошо вымытый и очень опрятный. Он служит тарелкой для всех гостей, так как каждый резал на нем мясо, которое он брал пригоршнями с блюда. Наши сиденья были сделаны большей частью из стволов деревьев, распиленных по длине в вышину табурета. Вследствие простоты их быта оказывается, что столярное ремесло и скульптура не в ходу в Черкесии. Многие из компании, сидевшей за столом, были чужестранцы, которые пришли сесть за стол без приглашения и не будучи даже знакомы с мирзой; это происходит вследствие обычая гостеприимства, так же как у турок и татар. После обеда они ушли, даже не поблагодарив. Другие из участвовавших в обеде принадлежали к числу наиболее уважаемых вассалов хозяина. Немного спустя лакей принес ему турецкую трубку, сделанную из одного куска, и он спросил меня, курю ли я, предложив мне принести другую трубку. Я ответил, что да, но что у меня в кармане есть своя трубка, состоящая из нескольких частей, которые я соединяю вместе. В то же время я достал ее и набил своим табаком, который хранился у меня в маленьком сатиновом мешочке. По образцу турок тот же лакей принес мне огня. Я зажег трубку и курил в компании с мирзой. Когда он выкурил свою трубку, я предложил ему мой табак, который он принял и нашел лучше своего. Я поднес ему небольшое количество табака вместе с новым кисетом, похожим на мой, но более богатым, так как он был выткан маленькими цветами из золота и шелка. Он принял его с видом, давшим мне понять, что подарок был ему весьма приятен, и выразил свою благодарность следующим образом. Он задал мне различные вопросы о цели моего путешествия и задавал наводящие вопросы относительно покупки молодых девушек. Я ему ответил по этому поводу так же, как и моему хозяину. Он весьма великодушно предупредил моего проводника, что тот очень рискует сделаться рабом в Черкесии, так как ногайцы, а также равнинные черкесы и татары, зависящие от хана, рассматриваются со времени их поражения как враги. Он добавил, что у него уже требовали его ареста и задержания как раба, чтобы использовать для распахивания садовой земли и других тяжелых работ, противных его настоящей профессии, как это имело уже место в отношении одного из его сородичей, захваченного во время проезда по земле черкесов, но мирза охотно желает его помиловать; поэтому, если он будет продолжать меня сопровождать, следует выдавать его за раба, проданного мне мирзой. Он добавил еще, что один из его слуг уже давно просил у него разрешения увидеться со своими родными, жившими по дороге, через которую я хотел следовать для возвращения на Кальбату; он дает на это согласие при условии, что тот не покинет нас, до тех пор пока мы не достигнем границы. Можно себе представить, какое впечатление оказали на ногайца слова мирзы. Он бросился к его ногам, поцеловал их и умолял дать нам возможность пройти горами, что являлось кратчайшим и самым верным путем. Мирза ответил ему, что мне следует быть довольным. Будучи спрошен, я сказал: так как мирза оказал нам любезность и снабдил таким хорошим средством для нашей безопасности в лице слуги, мне будет очень легко доехать до Астрахани и проехать оттуда обратно до берегов Меотиды. Согласно принятому мною плану возвращения, я предложил даже купить лошадь для слуги. Мирза возразил, что у него есть лошадь лучше, чем у нас, и что черкесы так же хорошо обеспечены ими, как и татары, и по такой же дешевой цене. Он прибавил также, что их женщины были такими же хорошими всадниками, как и они; подобно им женщины ходили на охоту и не менее ловко стреляли из лука, что татарки не в состоянии были делать. Этот рассказ, казалось мне, достаточно подтверждал истинную или ложную историю амазонок, которых некоторые писатели помещали в этой стране; действительно, я в дальнейшем видел множество всадниц с колчаном за плечами и с луком в руке или с хищными птицами на руке, которые мчались галопом, сидя верхом, как мужчины.