Кавказ - [76]

Ужаснее всего тот метод борьбы с русскою колонизацией, при котором главными способами и живыми аргументами являются заранее предвиденные страдания русских простолюдинов. Этот способ практикуется довольно широко и, к стыду нашему, безнаказанно. В глазах знающих Кавказ, не может быть сомнения в том, что водворение русских переселенцев в малярийных местностях равносильно убийству , если оно не обставлено систематическими мерами борьбы с тяжким недугом и другими условиями, подвергающими русское народное дело смертельной опасности. Между тем таких убийств совершено много при несомненном участии или преступном попустительстве со стороны лиц, которые не вправе отговариваться неосведомленностью. Укажу на вопиющий факт, о котором я вскользь упомянул выше. В селении Тертер, Елизаветпольской губернии, водворено, без соблюдения должных предосторожностей, несколько десятков русских семейств. Осень и зима прошли недурно, а к весне появилось два бедствия: малярия и армянская интрига. К соседним поселянам-армянам явился руководитель пиджачник, который велел им выжить русских людей. Это выживание было произведено с истинно-восточным коварством. Банды армян с кинжалами в руках преградили поселенцам доступ к хорошей питьевой воде, а речку, из которой пришлось тогда пить русским людям, армяне систематически отравляли навозом, падалью и всякими нечистотами. Начались в поселке такие болезни, при мысли о которых волос дыбом становится. Люди гнили заживо, покрывались зловонными язвами, доходили до исступления от мук. Уездный начальник, живший в этом селении, все видел и молчал. Когда весть об этих ужасах дошла до губернатора, в Тертер был послан врач-армянин, который вместо лекарства преподал русским мученикам совет: «Пошли вон, русские собаки, или все тут передохнете». Две трети населения этой деревни сплошь вымерло, остальные разбежались. Дошло до начальника края, и уездного начальника прогнали. Тем; кто погиб в ужасных муках, от этого не легче.

Досаднее всего то, что указанная гекатомба не предотвратила других однородных случаев. Еще весьма недавно был учрежден русский поселок на одном из опаснейших в малярийном отношении месте, на берегу Алазани, в какой-нибудь сотне верст от Тифлиса , в таком месте, куда и коренные жители не только не дерзают селиться, но даже весною и летом не решаются заходить. В эту-то могилу бросили несколько сот русских жизней. И там произошло то же, что за несколько лет перед тем в Тертере. Если допустить, что тифлисский губернатор, человек сравнительно новый в крае за несколько лет управления губернией не успел ознакомиться со всеми ее местностями, то ведь казенные земли находятся в ведении лица, родившегося на Кавказе, до тонкости знающего местные условия и обладающего достаточным авторитетом, чтобы помешать учреждению убийственной колонии. Нельзя не посетовать в итоге на то, что ужасающее народное бедствие произошло, а виновных — нет. Это несомненный подрыв русскому авторитету в крае, вред не только для народного, но и для правительственного дела.

Общая картина переселенческого дела в крае очень безотрадна. С одной стороны, тяжелое впечатление производит почти повсеместное пассивное сопротивление мелких (а иногда и не очень мелких) властей стремлениям высшей власти, искренно заботящейся о благе русского народа. Примеров издевательства над русскими переселенцами в разных учреждениях очень много. Есть десятки и сотни людей, ожидающих по несколько лет отвода обещанных им участков, которые затем, в силу неведомых соображений, отдаются другим. Путаница в этом деле невообразимая, и мутной воды много.

К счастью, за последнее время министерство внутренних дел горячо приняло к сердцу переселенческий вопрос, оздоровление которого уже не за горами. Программное его разрешение, вероятно, исправит кое-какие прежние ошибки.

Привходили сюда порою и нецелесообразные политические тенденции, игравшие в руку армянской интриге. Так, например, замечалось стремление селить русских людей не в восточном Закавказье и не в Карсской области, где они политически особенно нужны, а в Грузии. Это вызывает не лишенное справедливости неудовольствие со стороны грузин и, так сказать, политически сближает их с армянскою интригой. Грузины помнят, что они добровольно присоединились к России, и не видят политического основания к сокращению того земельного запаса, который, по их мнению, принадлежит народу, в течение целого столетия доказавшему свою преданность Государю и отечеству. Вольная продажа земли или ликвидации заложенных имений — факты экономические, против которых никому спорить нельзя; включение же Грузии в переселенческую территорию они считают незаслуженным актом правительственного недоверия. Русские переселенцы, однако, не встречают недоброжелательства со стороны грузинских крестьян, с которыми нередко легко вступают в дружбу и даже роднятся. Общность веры очень много значит в глазах простого народа, не отравленного мнимой цивилизацией.

Другой чрезвычайно темной стороной переселенческого дела на Кавказе является бродячая Русь. Руки опускаются при виде ее. При самом горячем несочувствии к крепостничеству, при искреннем желании разумной свободы народности, призванной к мировой исторической роли, понимаешь, однако, первоначальное разумное основание крепостного права, прикрепившего к земле и по своему дисциплинировавшего народные массы, у которых так сильны бродячие инстинкты. И Бог весть еще, что произойдет по мере разнуздания этих последних! Босячество, прославленное г. Максимом Горьким и его покровителями — евреями, является плодом не только городского растления народной толпы, но и указанных бродячих инстинктов, от которых несвободна современная русская деревня.