Кавказ - [213]

В 1888 году известный журналист Василий Иванович Немирович-Данченко посетил Дербент и вновь услышал от местных жителей версию гибели О. Нестерцовой, версию, уже знакомую нам со слов Дюма.

Историк Дагестана Е. И. Козубский в 1906 году опубликовал фундаментальную «Историю города Дербента», в которой выражает несогласие с мнением о причастности Бестужева-Марлинского к убийству Нестерцовой. В 1906 году, сообщает Е. И. Козубский, памятник О. Нестерцовой еще стоял на дербентском кладбище.

Уже в Тбилиси мне встретилась книга: «Путеводитель по Кавказскому Военно-историческому музею. Изд. 4-е». Вышла она в 1913 году в Тифлисе. На странице семьдесят первой я прочитал, что среди экспонатов музея под номером двести семьдесят четыре хранилась трехгранная каменная призма с могилы Ольги Нестерцовой, на призме были выбиты стихи Дюма. Итак, до революции призма со стихами Дюма находилась в Тифлисе, потом исчезла. Куда? В дагестанских музеях ее нет. А в Тбилиси?

Ни в одном тбилисском музее я не нашел ее следов. Но неужели не сохранились хотя бы фотографии памятника несчастной Ольги? Ведь кто-то же должен был заснять памятник! Жаль, что я не увидал фотоколлекцию графа Ностица. Судя по упоминаниям в специальной литературе, граф был неплохим фотографом и старался не пропустить возможность запечатлеть события.

Жил в Тифлисе его замечательный летописец Дмитрий Иванович Ермаков (1856–1916). Он запечатлел почти все, что только можно было сфотографировать на Кавказе, создав уникальную фотоколлекцию из нескольких десятков тысяч негативов.

Я пошел в фототеку Музея искусств Грузинской ССР. Мне показали ермаковскую сокровищницу. Многочасовые поиски, и мы у цели. Я не мог скрыть волнение — у меня в руках редчайшая фотография могилы Ольги Нестерцовой. Наконец-то!

Из Дербента путь Дюма лежал в Баку. В Баку остались места, о которых Дюма пишет. Посетим некоторые из них.

Храм огнепоклонников в Сураханах Дюма описал исчерпывающе. Азербайджанское название храма — Атешгях. Атешгях воспринимается как памятник и символ советско-индийской дружбы. Действительно, находясь в Сураханах, нередко забываешь, что ты не в Индии: вокруг надписи на хинди, индийские орнаменты, часто повторяемое слово «Индия». Редкий турист, приехавший в Азербайджан, не посетит Атешгях. А посетит — на всю жизнь запомнит это экзотическое место. Как запомнил его и Дюма.

До середины XIX века Баку был грязный и нищий городок, продуваемый каспийскими ветрами и засыпаемый песками. В год посещения его Дюма здесь проживало около 14 тысяч жителей.

Сейчас этих ужасов нет. Баку красив, озеленен, воздух тут чистый и свежий. Город-сад, город-жемчужина. Вода в Бакинской бухте чистая, есть много прекрасно оборудованных пляжей. В летние дни здесь яблоку негде упасть. Сейчас в этих местах создана курортная зона.

Дюма красочно описывает, как в честь его прибытия подожгли море. Возможно ли такое? Специалисты подтвердили, что теоретически возможно.

Из Баку Дюма отправил в Париж письмо.

«Баку — бывшая Персия, ныне

Азиатская Россия.

Дорогой Мери!

Я прочел в одной русской газете, что в Париже и даже во Франции распространился слух о моей смерти и что этот слух огорчил моих многочисленных друзей. Газета забыла прибавить, что это самое известие обрадовало моих многочисленных врагов, но это само собой понятно. Однажды вы уже опровергли от своего имени подобное сообщение обо мне; в этот раз напечатайте от моего имени, что я не так глуп, чтобы расстаться с жизнью столь преждевременно.

Мне было бы тем более тягостно, мой друг, прервать путь во Францию, что я совершаю чудное путешествие, такое чудное, что если бы я действительно умер, то готов был бы являться ночью, чтобы рассказывать — подобно св. Бонавентуре, который, правда, в сравнении со мной имел преимущество быть святым, что значительно облегчает восстание из мертвых — являться, чтобы продолжать мои прерванные мемуары.

Пишу вам из Персии, из России, не знаю — откуда, вернее из Индии.

Друг мой, я нахожусь в самой настоящей Персии. Сейчас Зердуст, Зорадот, Зеретостро-Зароастр, наконец, смотря по тому, как вы хотите его именовать — по-персидски, по-пехлевски, по-зендски или по-французски — мой пророк, а огонь, окружающий меня, — мое божество. Подо мной земля горит, надо мной вода горит, вокруг меня воздух горит, все это могло дать повод к уверенности, что не только я уже умер, но даже подобно Талейрану, нахожусь уже в аду.

Объяснимся: злые языки могут утверждать, что я нахожусь здесь за свои грехи, тогда как я здесь для своего удовольствия.

Вам, дорогой Мери, всезнающему, известно также, что Баку, благодаря своим нефтяным колодцам, почитается гебрами как место священное. Эти колодцы представляют собой нечто вроде предохранительных клапанов, позволяющих Баку относиться пренебрежительно к землетрясениям, опустошающих его соседку — Шемаху; и так, я нахожусь среди этих колодцев, из которых около 60 объято пламенем вокруг меня и имеют вид вулканов, ожидающих по распоряжению общества «Кокорев и К°» превращения в свечи. Титан Анселад собирается намалевать вывеску, титан становится бакалейщиком, — что ж тут такого, — во Франции бывают эпохи, когда бакалейщики становятся титанами, — во всяком случае, нет ничего более оригинального, как этот пылающий храм, который я видел вчера, если не считать этого пылающего моря, виденного мною сегодня.