- Ага, ты принесешь. Где живешь? А ну идем. Пойду с тобой до самой заначки, там и рассчитаемся. Айда, выходи первым.
Саманюк встал, потянул дверь. Но Чирьев опять вцепился в спящего за столом, тряс его.
- Пойдешь или нет?! - Саманюк потерял терпение, шагнул, чтобы схватить этого дурака за шиворот и вывести, коли добром не идет!
- Не подходи! - взвизгнул Чирьев. - Все заграбастать хочешь, да?! Меня кончить, да?! В перчатках пришел... Не подходи!
Все у Чирьева тряслось: от колен до синих мешочков под одичалыми глазами. Он схватил хлебный нож со стола.
- Эй, не балуй ножичком, а то...
- Не подходи! Ничего не получишь! Мои деньги!
Лучше бы он не упоминал сейчас про деньги...
- Не отдашь? Ах ты...
Саманюк ударил по руке, поймал нож на лету. Но озверевший Чирьев вцепился в горло: Саманюк увидел его сумасшедшие, выпученные глаза. Падая, ткнул ножом...
Тут же пронзило: если этот гад сдохнет, то как же деньги?
- Не валяй дурака!
Но Зиновий лежал лицом вниз, и небритая щека его быстро бледнела.
"...Я же не хотел, он сам нарвался... Хотя какая разница... Надо отсюда когти рвать, пока те двое дрыхнут..."
Саманюк отбросил узкий, сточенный хлебный нож. На цыпочках прошел к двери, прикрыл ее за собой. На дворе никого. Прошел огородом к плетню, выбрался в проулок. Никого. Все тихо.
"Пожалуй, сойдет... Поискать бы все же деньги-то. Подловят? А кто докажет, что это я его?.."
...Мотивчик не давал покоя, бился в памяти с тем "чувствительным" шиком, с каким пел где-то когда-то на пересылке придурковатый карманник:
Я, как коршун, по свету посилен...
Вранье все это, туфта! Не коршуном по свету - гадюкой по земле ползают воры, мышью серой грызут по ночам чужое! Врал Кондратий Саманюк, врет песня! На черте стоит Михаил Саманюк, на грани - себе врать незачем. Дадут ему, особо опасному рецидивисту, "высшую меру" - и правильно сделают! Будь проклята такая житуха!
Нет! Не надо! Люди, не надо! Не хотел убивать Чирьева, случайно вышло!..
Саманюк забарабанил в дверь кулаками:
- Ведите к следователю! Эй, там! Ведите, буду давать показания!
