Каверза - [2]

О, боже! Было уже совсем светло. Все сбежались и увидели распростертого на моей постели слугу. Он не мог прийти в себя. Он нес мне утренний чай, но по дороге, наткнувшись на мое импровизированное ложе, брякнулся прямо на меня, опрокинув весь завтрак — без всякого с его стороны злого умысла — прямо мне на лицо.

Принятые мною меры предосторожности — то, что я плотно закрыл ставни и улегся посередине комнаты, — и были единственной причиной каверзы, которой я так опасался.

Уж и посмеялись же мы в тот день!

Другая проделка, о которой я хочу рассказать, относится к ранней поре моей юности.

Мне было пятнадцать лет, и я проводил каникулы у моих родителей, опять-таки живших в замке, опять-таки в Пикардии.

У нас часто гостила одна престарелая дама из Амьена, невыносимая особа, сварливая, говорливая, ворчливая, мстительная и зловредная. Она возненавидела меня неизвестно за что и то и дело наговаривала на меня, толкуя в дурную сторону малейшее мое слово, малейший поступок. Этакая старая грымза!

Ее звали г-жой Дюфур. Она носила черный как смоль парик, хотя ей уже стукнуло добрых шестьдесят, а поверх него надевала уморительные крохотные чепчики с розовыми лентами. Ее уважали, так как она была богата. Я же ненавидел ее всей душой и решил хорошенько проучить.

Я только что окончил второй класс, и в курсе химии меня особенно поражали свойства вещества, которое называется фосфористым кальцием: брошенное в воду, оно воспламеняется, взрывается и выделяет облака белого вонючего газа. Чтобы позабавиться во время каникул, я стащил несколько щепоток этого вещества, с виду похожего на то, что обычно называется кристаллами.

У меня был двоюродный брат, мой ровесник. Я посвятил его в свой план. Моя дерзость его напугала.

И вот однажды вечером, когда вся семья еще сидела в гостиной, я тайком пробрался в комнату г-жи Дюфур и завладел (извините, сударыня!) тем круглым сосудом, который обычно хранят в ночном столике. Я удостоверился, что он совершенно сухой, и насыпал на дно щепотку, основательную щепотку фосфористого кальция.

Затем я спрятался на чердаке и стал выжидать. Скоро звуки голосов и шаги возвестили мне, что все расходятся по своим комнатам; наступила тишина. Тогда я спустился босиком, задерживая дыхание, и прильнул к замочной скважине.

Г-жа Дюфур тщательно готовилась ко сну. Одну за другой сняла она свои тряпки и накинула на себя широкий белый капот, который, казалось, так и прилип к ее костям. Потом взяла стакан, налила воды и, засунув пальцы в рот, вытащила какую-то бело-розовую штуку, которую опустила в воду. Я испугался, как будто присутствовал при постыдном и страшном таинстве. То были всего-навсего ее вставные зубы.

Затем она сняла свой темный парик, и во всей красе предстала ее маленькая головка с реденькими белыми волосками; это было так комично, что я чуть не прыснул от смеха, стоя за дверью. Затем она помолилась, встала и приблизилась к моему орудию мести; она поставила его на пол посреди комнаты и, усевшись, совершенно прикрыла его своим капотом.

Я ждал с замиранием сердца. Она сидела спокойная, довольная, счастливая. Я ждал... и тоже был счастлив, как всякий, кто предвкушает месть.

Сперва я услышал легкий шум, журчание, и сразу вслед за этим целый залп глухих взрывов, напоминающих отдаленную стрельбу.

В одну секунду лицо г-жи Дюфур исказилось диким ужасом. Она широко раскрыла глаза, потом закрыла, потом опять раскрыла и вдруг вскочила с таким проворством, какого никак нельзя было от нее ожидать. И она смотрела, смотрела!..

Белый сосуд потрескивал, взрывался, полный беглого, летучего пламени, похожего на греческий огонь древности. Поднимаясь к потолку, валил густой дым, таинственный, ужасающий, словно в кухне ведьмы.

Что могла она подумать при этом, бедняга? Что это козни дьявола? Или какая-нибудь ужасная болезнь? Может быть, ей пришло в голову, что вырвавшееся из нее пламя должно было пожрать ее внутренности, что оно изверглось, как из кратера вулкана, и могло взорвать ее, как пушку, в которую забили двойной заряд?

Она стояла, обезумев от ужаса, взгляд ее был прикован к этому феномену, и вдруг она испустила крик, какого я еще никогда не слыхал, и упала навзничь.

Я бросился бежать и зарылся в постель, крепко зажмурив глаза, как бы желая доказать самому себе, что я тут ни при чем, что я ничего не видел и даже не выходил из своей комнаты.

Я говорил себе: «Она умерла! Я ее убил!» — и тревожно прислушивался к звукам в доме.

Ходили взад и вперед, разговаривали, потом я услышал смех, а затем на меня посыпался град шлепков. Я узнал отцовскую руку. На другой день г-жа Дюфур была очень бледна. Она то и дело пила воду, быть может, пытаясь вопреки уверениям врача потушить пожар, который, как она думала, сжигал ее внутренности...

С тех пор, когда при ней заговаривали о болезнях, она глубоко вздыхала и бормотала:

— Ах, сударыня, если бы только вы знали! На свете бывают такие странные болезни!

Но больше она ничего не добавляла.