Кавалеры Виртути - [67]

Все с напряжением смотрели на стоявшего посреди вартовни капрала. Рядовой Грудзень перестал чистить винтовку, а Хшчонович, который поправлял в это время свои обмотки, отпустил конец тесьмы и спросил:

— Что же с нами будет, пан капрал? Выходит, что немцы бьют нашу армию?

Будер раздавил каблуком окурок и посмотрел на Хшчоновича.

— Ты это видел? — спросил он.

Рядовой перевел взгляд с капрала на плютонового. Вопрос его несколько озадачил, но, немного подумав, он ответил:

— Если они прошли такой кусок Польши, то, должно быть, бьют.

— А я тебя спрашиваю, — повторил Будер, — ты это видел?

— Я же здесь сижу, — ответил солдат. — Как я мог видеть?

— А болтаешь, что бьют.

Хшчонович покрутился на лавке и неуверенно посмотрел на Венцковича.

— Пан капрал говорил, что… — начал он, но Будер нетерпеливо махнул рукой.

— Его тоже там не было, и он знает столько же, сколько и ты. Ладно, — согласился он вдруг, — пусть они заняли и этот Бытув, и Косьцежин, пусть вошли в Гданьск с той стороны. Ладно, — повторил он, поднимая вверх указательный палец и окинув всех пытливым взглядом. — Они лезут далеко, но откуда вы знаете, что наши не намеренно впускают их, что это не ловушка? Потом мы ударим с двух сторон и закроем, понимаете вы, как в мешке, несколько десятков швабских дивизий!

Это рассуждение их убедило, и только у Венцковича были, очевидно, какие-то сомнения, потому что он спросил:

— А когда ударим? Через неделю? Через две?

— Это не имеет значения. Раньше или позже, но ударим, — сказал плютоновый с уверенностью в голосе.

— Через неделю для нас может быть поздно, — вмешался капрал. — Мы ведь должны были держать оборону только двенадцать часов.

— Ну так посидим здесь двенадцать дней, — отрезал Будер. — Или двадцать. Ты вот говорил, что нас немцы бьют, а как они могут бить нас на Поморье, когда здесь не могут сделать и двух шагов вперед. У них броненосец, самолеты, гаубицы, и что? Получили они от нас под зад или нет? Скажи сам, получили?

— Да, получили, пан плютоновый, — охотно признал рядовой, — не могут они нас одолеть.

— Вот видишь. Даже в твоей глупой голове это наконец уместилось. У нас здесь только пулеметики, а мы швабов не пускаем, а там целые дивизии с пушками, самолетами, есть кавалерия, все, что хочешь. И они могут нас бить?

Он рассмеялся и достал новую сигарету, но закурить уже не успел. Рядовой Полець, карауливший у амбразуры, подозвал его к себе:

— Вроде опять прут, пан плютоновый.

Будер внимательно посмотрел на предполье. Теперь оно стало более широким и открытым: столько раз подвергавшийся обстрелу лес сильно поредел, а те деревья, которые еще не были повалены бомбами и артиллерийскими снарядами, потеряли половину своих ветвей или были совершенно лишены их и сейчас зловеще чернели. Просветы между ними стали намного шире, и можно было разглядеть немецкую пехоту, высыпавшую из-за редута Чаек.

— Разбудите пана хорунжего, — крикнул Будер. — Занять позиции!

Рядовой Маца бросился к складу боеприпасов, где спал хорунжий Грычман. Все молниеносно заняли свои места и застыли сосредоточенные и настороженные, готовые открыть огонь в любой момент. Третий день боев превратил их в точно действующий, надежный механизм. Грычман выглянул в отверстие амбразуры, проверяя, на каком расстоянии находится противник, и доложил в казармы о новой атаке.

Атака развертывалась широко. Немцы бежали небольшими группами, то и дело останавливаясь и стреляя из автоматов. С вала, окружающего оставленный пост «Паром», уже строчили пулеметы, из-за деревьев около железнодорожных путей отозвались станковые пулеметы, но, несмотря на эту поддержку, середина неприятельской цепи продвигалась вперед довольно вяло. Только на ее правом крыле, между путями и берегом моря, черные мундиры явно спешили. Наступавшие шли там гораздо плотнее, и Грычман понял, что настоящей целью атаки является пост мата Рыгельского, что немцы пытаются смять левый фланг обороны Вестерплятте и затем атаковать непосредственно казармы. Поэтому он приказал немедленно направить огонь в сторону бегущей вдоль пляжа пехоты, а сам связался с казармами. Солдаты, ведя огонь, не видели, как он докладывал, как, закончив говорить, он слушал, и лицо его вдруг посветлело и расплылось в широкой улыбке. Они только услышали его радостный крик:

— Братцы, Англия и Франция объявили Гитлеру войну! Конец швабам!

Будер, склонившийся над прицелом станкового пулемета, оборвал на середине очередь, которую всаживал в моряков штурмового батальона. Он обернулся и крикнул стоявшему у другой амбразуры Венцковичу:

— Слышишь, парень! Через неделю здесь и следа не останется от этих гадов!

3

Время 22.00

К вечеру со стороны моря поплыли серые клочья туч, закрыли небо, начал накрапывать дождь, а потом ветер быстро развеял тучи, и над заливом повисла луна. Капрал Горыль остановился в дверях вартовни, уставился в небо и с удовольствием констатировал:

— Хороша ночь для обхода. Пошли, Бронек.

Зайонц старательно примкнул штык к винтовке, поправил пояс и двинулся следом за командиром. Ближе всего от них был пост «Лазенки», защищавший северо-восточную часть полуострова, но Горыль направился сначала к железнодорожным путям, прямо к развалинам пятой вартовни. Сухарский приказал ему особенно следить за этим участком, который теперь, после гибели всей группы Петцельта, охранял капрал Грабовский со своими артиллеристами. Нашли они их на ими самими оборудованной позиции около земляного вала, окружавшего старые склады. За минувшую ночь артиллеристы вырыли себе окоп между редкими деревьями, старательно выровняли удобную позицию для пулеметов, обложили ее мешками с песком, а теперь укрепляли еще старыми шпалами и маскировали срезанными снарядами ветками буков. Горыль оглядел редут и с одобрением покачал головой.