Кавалеры Виртути - [52]

Пальцы Ковальчика обхватили холодный овал гранаты, начали сжимать ее, но рука уже была бессильна сделать бросок. В то же мгновенье небо над воронкой раскололось и с громом обрушилось на землю. Голова капрала безжизненно упала на грудь…

ПЯТНИЦА, ПЕРВОЕ СЕНТЯБРЯ, ВЕЧЕР И НОЧЬ

1

Время 18.45

В кустиках сухой травы, росшей на плоской дюне, уже шелестели первые, слабые еще, дуновения вечернего бриза, опускались на песок, мягко прикасались к неглубоким складкам и робко дотрагивались до гладкой поверхности моря.

Оно было здесь, рядом, только руку протяни. Разлившееся по нему зарево захода окрашивало золотом и пурпуром далекую линию горизонта, бросало длинные полосы багрянца поперек залива до самого берега, почти к их ногам.

— Сейчас самая теплая вода, — сказал ефрейтор Заторский. — У нас в озере — прямо как парное молоко. — Он разгребал каблуком песок, погрузившись в мечты. — Хорошее это было озеро, глубокое, а щуки в нем попадались — как лошади. С удочкой можно было идти или жерлицу поставить.

— Покупался бы я в том озере, — сказал Покшивка.

— Здесь тоже можешь выкупаться, — утешил его мат Рыгельский. — Как снимешь штаны, швабы испугаются и драпанут отсюда.

— И получишь ты орден за выигранную войну, — добавил Заторский. — Сам маршал наградит тебя в Варшаве.

Шамлевский не принимал участия в разговоре. Он развлекался тоненьким прутиком, ломая его пальцами, и только теперь вступил в разговор:

— В Варшаве о нас, наверно, забыли.

Все замолкли. Они сражались уже целый день, отбили три сильные атаки немцев, лежали под длительным артиллерийским обстрелом; сейчас приближался вечер, а помощь все не приходила. Они высматривали ее здесь, со стороны моря, ждали военные корабли из Гдыни, но видели только высокие столбы дыма на той стороне залива, налетающие на город и порт звенья самолетов, слышали грохот рвущихся бомб и эхо артиллерийской канонады, которая, однако, не приближалась в их сторону, а грохотала глухо и монотонно в одном и том же месте. Мат Рыгельский поднес бинокль к глазам, посмотрел на пурпурное зарево заката, на фоне которого дым вырисовывался еще отчетливее. Темные, подсвеченные красным полосы тянулись в небо, выползая из-за высокого берега Орлова, и закрывали рыжей вуалью горизонт. Рыгельский перевел бинокль вправо, внимательно осмотрел шелушащееся уже мелкой волной море, но ничего не увидел, поэтому отложил бинокль и с уверенностью в голосе произнес:

— Завтра утром они обязательно придут.

Заторский рисовал на песке выгнутую линию берега и кружками отмечал города.

— Если в полдень они займут Сопот, вечером могут быть в Гданьске. — Он положил обломок раковины на самый большой кружок и некоторое время рассматривал свою песчаную карту.

— Могут ударить и со стороны Тчева, — заметил Покшивка и нарисовал пальцем еще один кружок, — и засунут черта в мешок.

— Со стороны Тчева уже, наверно, ударили. — Рыгельский тоже посмотрел на чертеж. — Вот посмотрите, какие тут утром начнутся дела.

— И тогда мы, — Заторский поднял винтовку, — примкнем штыки и ура! Погоняем их немного!

— Заткни глотку, Игнац, — Шамлевский искоса взглянул на него — рыбу спугнешь.

Он произнес это тихим, приглушенным голосом, но Заторский тотчас умолк, а Рыгельский бросил на Шамлевского короткий пристальный взгляд.

— В чем дело, Эдек?

— Ничего.

— Скажи, в чем дело, — настаивал Рыгельский. — Я не люблю, когда у кого-нибудь такая рожа.

Шамлевский пожал плечами. Он чувствовал сильнейшее утомление и знал, что это не обычная, нормальная усталость человека, который четырнадцать часов почти ничего не ел, а только бегал, падал, поднимался, снова падал и все время стрелял, почти безустанно прижимая приклад ручного пулемета, и снова заряжал. После первой атаки немцев, во время которой он находился на передовом посту около железнодорожных путей, он отошел согласно приказу на пост «Форт» к мату Рыгельскому и вместе с его солдатами отбивал две последующие сильные атаки. Он был утомлен не столько физически, сколько морально, чувствовал какую-то пустоту внутри, словно у него вынули из середины что-то очень важное. Он ощутил это, когда узнал о смерти Ковальчика. Припомнились ему шутки, которые он разыгрывал над Ковальчиком и на которые тот никогда не обижался, колкости, принимавшиеся без гнева. Этот странный капрал не орал на солдат и не требовал подметать пол зубными щетками. Плютоновый Будер сообщил им об этом в полдень, и с тех пор Шамлевский сник.

— Ничего не могу с собой поделать, — сказал он Рыгельскому. Мат придвинулся к Шамлевскому, он хотел узнать подробности, но тут новая лавина огня и стали обрушилась на полуостров. Полной тишины не было с рассвета, с первых залпов, но они сумели почти привыкнуть к отдельным взрывам и обстрелу из легких орудий. На этот раз стрелял не только «Шлезвиг-Гольштейн». Гул его орудий они различали прекрасно, а сейчас были слышны более сильные взрывы в двух противоположных направлениях — со стороны старой крепости Вислоуйсьце и из рыбацкого поселка Бжезьно.

— Укрыться! — приказал Рыгельский, и все вскарабкались на плоский выступ, защищенный низким валом прежнего расположения береговых батарей. Правда, вал не обеспечивал защиту от прямого попадания снаряда, но зато довольно хорошо защищал от осколков и давал возможность наблюдать предполье, откуда вернулся выставленный там наблюдательный пост.