Кавалеры Виртути - [51]

— Отходим? — слабым голосом спросил он Цивиля. Тот кивнул.

— Это ты перенес меня сюда?

Снова последовал безмолвный кивок. Ковальчик с трудом поднял отяжелевшую, несгибающуюся руку и притронулся пальцами к плечу Цивиля:

— Стефан…

Низко пролетевшая пулеметная очередь срезала макушку куста в нескольких метрах перед ними. Цивиль мгновенно припал к земле, а когда поднялся, Ковальчик увидел его побледневшее лицо и блуждающие глаза.

— Перебьют нас всех тут в лесу, — слезливо простонал солдат. — Начисто перебьют. Давно уже надо было выбираться отсюда. Помнишь, я говорил, тогда еще не было поздно. И тебя бы не ранило.

— Стефан… — снова пошевелил губами капрал.

Цивиль посмотрел на него невидящим взглядом. Пальба приближалась, и солдат ловил звук каждого выстрела, мысленно прикидывая расстояние до того места, где он раздался.

— Идут прямо на нас. Сейчас будут здесь.

Цивиль вскочил, торопливо подхватил капрала под руки и поставил на ноги. Тело Ковальчика скорчилось, пронизанное острой болью, горячей, как пламя. Боль эта раздирала его грудь, переворачивала внутренности, жгла раскаленной иглой мозг. Перед глазами поплыли разноцветные круги. Раненый вцепился пальцами в охватившие его руки стрелка и прошептал:

— Оставь меня, Стефан.

Цивиль покачал головой. Бледность с его лица не сходила, он по-прежнему боязливо прислушивался к звукам перестрелки. Новый свист пуль заставил Цивиля броситься на землю рядом с глубокой воронкой. Он скатился в нее вместе с Ковальчиком. Оба тяжело дышали.

— Оставь меня, — снова повторил капрал.

Из глубины леса уже явственно доносились крики. Цивиль настороженно поднял голову.

— Слышишь? Это немцы, — почти выкрикнул он и бросил быстрый взгляд на капрала. — Нам не уйти.

Ковальчик пошевелил губами. Во рту пересохло, язык едва ворочался, и капрал с трудом вымолвил:

— Мне конец, Стефан. Оставь меня и беги, пока есть хоть немного времени.

Цивиль пригнулся, чтобы лучше слышать раненого. В глазах его были страх и колебание.

— Хорунжий Грычман приказал…

— Хорунжий знает, что мне не выжить. Он знал об этом с самого начала. Ты должен уйти, еще пригодишься нашим. Это мой приказ, Стефан.

Цивиль поднялся, бросил быстрый взгляд в сторону леса и, пообещав Ковальчику вернуться за ним, выбрался из воронки. Услышав это обещание, капрал попытался улыбнуться, но лишь горько скривил губы. Он хотел сказать, что не надо за ним приходить, но Цивиля уже не было в воронке. Обнадежив товарища заведомой ложью, тот бросился наутек и через минуту скрылся в густом кустарнике.

Сухой треск перестрелки усиливался, растекался во все стороны. В нескольких десятках шагов от воронки промелькнули силуэты солдат. Ковальчик понял, что это отступают остатки защитников поста «Паром». За ними должны показаться немцы. Они выйдут широкой цепью прямо на него, держа оружие на изготовку, и, когда окружат воронку, он услышит их голоса, увидит склонившиеся над воронкой головы в стальных касках.

Ковальчик пытался пошевелиться, но острая боль парализовала его. Смог лишь пошарить рукой по земле в поисках своего оружия. Винтовки поблизости не оказалось, но рука нащупала сумку для гранат. Капрал начал медленно подтягивать ее к себе. В сумке оказалось две гранаты. Он вынул обе и положил рядом с собой. Потом прикрыл глаза. Боль волнами пробежала по телу и постепенно утихла, раненый почувствовал себя лучше, на время забылся.

Ярко светившее в небе солнце зашло за верхушки деревьев и, казалось, начало тускнеть, просеивая свои лучи через редкую листву, которую не успел еще опалить огонь пожаров. Ковальчик с трудом поднял отяжелевшие веки. Ему показалось, что уже наступил вечер, что стихают все голоса и лишь легкий ветерок покачивает верхушки деревьев, шелестит травой и приносит откуда-то издалека пьянящие запахи цветов и свежескошенного сена. Вдыхая эти ароматы, он постепенно погружался в мир видений и туманных образов. Один раз ему показалось, что он видит своего бывшего командира, который строго напутствовал его, отправляя на Вестерплятте: «Смотрите, Ковальчик, не опозорьте там нашего полка». Капрал собирался уж было ответить, но лицо командира внезапно расплылось, потеряло форму и вместо него возникло другое, очень схожее с лицом матери, но какое-то измученное, к тому же втиснутое в широкий купол стальной каски. Да это же лицо Доминяка, перекошенное от боли, окровавленное. А за ним уже вырисовывается лицо Грычмана — он громко командует: «Все но местам!» — и обливающееся потом, бледное лицо Цивиля с блуждающими глазами.

И наконец он увидел девушку, ту, которую мечтал когда-нибудь встретить. Она медленно шла навстречу, приветливо махала рукой, улыбалась, потом вдруг остановилась и начала наматывать на палец конец толстой косы. Через минуту девушка подошла, остановилась рядом, приложила к его лицу свою теплую ладошку. От этого прикосновения Ковальчика охватил необыкновенный покой, окутала благодатная глубокая тишина, через которую не в состоянии был проникнуть ни один звук. Тишина эта царила всюду: вокруг него, в нем самом, она отражалась на лице девушки, в ее темных глазах, в ее улыбке. И вдруг прекрасное видение растаяло в яркой вспышке света. Раненый открыл глаза и уже не в грезах, а наяву увидел склонившиеся над воронкой лица… немцев. Они стояли кругом, направив на капрала дула автоматов.