Кавалеры - [17]

― Но ведь скоро уже рассвет.

― Да где там!

Папаша Кёниггрэц приказал остановить все часы в доме, дабы не смущать гостей.

― Но ведь и петухи уже пропели.

― Они, братец мой, вовсе не утро приветствуют, а своих братьев оплакивают: много их полегло сегодня.

Однако наше общее энергичное выступление увенчалось успехом. Незадолго до рассвета майор наконец смягчился и в ответ на наши настойчивые мольбы приказал запрягать. Кучера с неохотой принялись за дело, ибо к тому времени все они уже изрядно нагрузились.

Медленно и лениво один за другим подъезжали и останавливались шикарные экипажи, запряженные четверкой лошадей в нарядной сбруе, позвякивающей бубенчиками. Любо было смотреть, как их запрягали во дворе. Точно блуждающие огоньки, мелькали во мраке фонари, и было слышно ― то лошадь заржет, то громко выругается кучер, не найдя вожжей или кнута.

― А кто же подвезет меня в Эперьеш? Ведь приятель мой уж далеко.

― Я, я, я!! ― закричало сразу человек шесть.

Поскольку экипаж Богоци был подан первым, я и распорядился положить в него свой саквояж.

Только после того как мы уселись, я сообразил.

― Постой-ка, ― сказал я, ― да ведь ты же не едешь в Эперьеш.

― Нет, еду.

― Как же так? Если мне не изменяет память, вчера ты присоединился к нам где-то за Шоваром, в какой-то ближней деревушке.

― Это верно, и все же мне нужно в Эперьеш. К девяти часам я уже должен быть в присутствии.

― Вот как? Так ты, выходит, чиновник?

― К сожалению, да, ― хмуро ответил Богоци.

― И где же?

― В суде, ― с неохотой промолвил он.

― Ты, что же, председатель суда?

Он от души рассмеялся и хлопнул меня по спине.

― Я регистратор в отделении земельных актов… если уж тебе угодно знать это.

― Не дури, меня-то ты не проведешь. Регистраторы не ездят на четверке.

Под влиянием вина Богоци стал более разговорчивым и откровенным.

― Дай-ка огоньку, ― проговорил он и закурил сигару.

Ночь была тихая и очень темная. В воздухе ― ни дуновенья ветерка, так что спичка горела, как в комнате. Слева кротко и таинственно шептался лажаньский лес. За нами катило не менее десятка экипажей, которые своим шумом нарушали глубокий сон природы; казалось, земля содрогается от тяжелого топота лошадиных копыт и лес пробуждается от бряцания конских сбруй и перезвона бубенцов.

― Четверка лошадей! ― вернулся он к моему вопросу. ― Ну конечно, четверка… Все это, братец, пыль в глаза! Могу сказать тебе, что все это ― иллюзия, декорация, которая хороша только при ярком освещении. Но ты еще зелен, земляк, честное слово, ты еще зелен, приятель! Эхе-хе, на рассвете ты увидишь, как исчезнут эти четверки. Скажу тебе прямо, ты еще полнейший ребенок. А пока что дай-ка еще одну спичку. Слышал ты что-нибудь о профессоре Хатвани, дружище?

― Ну еще бы!

― А знаешь ли, как однажды после пирушки развозили по домам его гостей: каждого в санях, запряженных четверкой лошадей с великолепными бубенцами. Однако наутро гости очутились у порога своего дома и притом в основательно-таки потертых штанах, ибо черт безжалостно волочил их за ноги по мостовой, если считать, что в Дебрецене улицы мощеные…

― Об этом я действительно читал.

― Ну вот видишь, такой черт есть и у нас, в Шароше, стоит только поглядеть на нас утром, когда рассветет. Что до меня, то я начну линять уже в соседней деревне, ты увидишь. Эй, Янош! ― окликнул он дремавшего на козлах слугу, ― далеко еще до Вандока?

― С добрых полчаса.

― Ты что, рехнулся? Село должно быть где-то здесь.

― Я, ваше благородие, хорошо знаю и свое село, и окрестности. Еще далеко до Вандока.

― А это что же тогда за село?

― Нет здесь никакого села.

Между тем неподалеку послышался собачий лай. По-видимому, лаяла не одна собака, а пять или шесть сразу, одни ближе, другие дальше.

Янош протер глаза.

― Провались я на этом месте, если здесь и впрямь не деревня. ― И он с удивлением стал вглядываться в предрассветный туман.

Богоци весело подтолкнул меня в бок

― Ловко же я одурачил его собачьим лаем, ― шепнул он мне. (Богоци был и в самом деле искусным чревовещателем.)

Водворилось молчание. Затем снова несколько раз тявкнула собака, совсем близко. Однако село так и не появлялось, что привело Яноша в еще большее изумление. Теперь он начал всерьез думать, что его искушает нечистая сила, и, стуча от страха зубами, ухватился за железные поручни сиденья.

Прошло немало времени, прежде чем мы добрались наконец до Вандока. Экипаж остановился перед большим домом с черепичной крышей и пятью окнами. Слуга Янош соскочил с козел, отпряг первых двух лошадей и, пожелав нам спокойной ночи, увел их в открывшиеся со скрипом ворота.

― Передай мое почтение и благодарность господину Вейсу! ― крикнул ему вслед Богоци и затем прибавил, обращаясь ко мне: ― Ну вот видишь, как я начинаю линять? Слуга и две лошади уже исчезли.

― Да-да, ― пробормотал я, сильно озадаченный, и поглядел вслед удалявшимся лошадям. ― А что это белеет с ними рядом?

― Так это же, братец мой, Янош в рубахе и широких холщовых штанах. Лакейское облачение он уже снял и оставил тут, ведь оно ― не его. Здесь, как видишь, все выглядит совсем иначе.

―Ах, вот как. Этот кафтан ― твой?

― Тоже нет, ― фыркнул Богоци, ― и он взят напрокат.