Кавалер Сен-Жюст - [47]

Первое время, пока комиссары обеих армий находились в Страсбурге, Бодо искал встречи, но Сен-Жюст и Леба постарались от нее уклониться. Сен-Жюсту, помимо прочего, не нравилось поведение обоих комиссаров. Не нравилось, что те грубо афишировали себя, самоуправствовали и предавались сибаритству. Мэр Моне показал множество записок от Бодо и Лакоста, в которых те требовали от муниципалитета заграничных вин, первосортных яств и хороших девочек. Но дело конечно же было не только в этом.

Марк-Антуан Бодо, бывший медик, депутат Законодательного собрания и Конвента, близкий приятель Дантона, внушал Сен-Жюсту такое же отвращение, как и сам Дантон. Умеренный, он, дабы стать неуязвимым в эпоху начинающегося террора, постоянно играл на преувеличениях. Так, если Сен-Жюст арестовывал начальника национальной гвардии Страсбурга, Бодо тут же арестовывал весь штаб; если Сен-Жюст сажал в тюрьму десяток подозрительных граждан, Бодо спешил посадить сотню; если Сен-Жюст высылал ничем не проявивших себя администраторов, Бодо стремился обречь их на гильотину. Впрочем, все это были цветочки. Ягодки пошли, когда дело коснулось верховного командования.

К началу зимней кампании с прежним генералитетом было покончено. Во главе Рейнской и Мозельской армий стояли новые люди — дивизионные генералы Жан Шарль Пишегрю и Лазар Гош. У них было много общего. Оба сыновья крестьян, оба молодые (Пишегрю было 32 года, Гошу — всего 25 лет), оба начали службу рядовыми. Генералами их сделала революция, оценившая их патриотизм, рвение и военные таланты. Но они и сильно отличались друг от друга темпераментом и поведением. Гош был горяч, храбр до безрассудства, самонадеян и упрям; Пишегрю — холоден, спокоен и осторожен. Гош всегда стремился проявить самостоятельность, Пишегрю был исполнителен и точен. Комитет и военное министерство, назначая Пишегрю и Гоша командующими двух эльзасских армий, первенство все же оставляли за Пишегрю: Бушотт уведомил Сен-Жюста и Леба, что в случае объединения армий, а таковое уже намечалось, Гош должен был оказаться под началом Пишегрю; самого Гоша, однако, не поставили в известность об этом. Сен-Жюст безоговорочно подчинился указаниям Бушотта, тем более что Пишегрю произвел на него самое благоприятное впечатление. Комиссар оценил спокойствие генерала, его дисциплинированность и скромность — этими качествами он всегда дорожил в подчиненных. Поэтому с самого начала комиссары Рейнской армии передавали все свои распоряжения только через Пишегрю. Зато Лакост и Бодо, зная, как и их рейнские коллеги, всю подноготную, оценили пикантность положения и мертвой хваткой вцепились в командующего Мозельской армией: они поняли, что этого одаренного, но своенравного генерала будет легко противопоставить Пишегрю, а стало быть, и их сопернику — Сен-Жюсту.

Одним словом, к началу наступления, так тщательно всесторонне подготовленного Сен-Жюстом и Леба, появились досадные осложнения, особенно печальные потому, что шли они не от врага, а от своих…

…Прогулка была очень приятной. Они шли рука об руку, вдыхая свежий морозный воздух, любуясь природой и словно забыв о войне, о врагах, обо всем, что наполняло их жизнь в последние месяцы. Филипп разоткровенничался и поведал другу о всех извивах своего романа с Элизой. Он безумно любил жену и, страшно скучая без нее, каждый день строчил ей отчеты о своих делах и еще более — о своих чувствах.

— Единственная теневая сторона этого чудного солнечного дня — та, — прибавил он со вздохом, — что я не смогу сегодня написать моей Элизабет…

— Напишешь завтра, — сказал Сен-Жюст.

— Уж завтра-то обязательно… И расскажу ей обо всем…

Исповедь друга тронула Антуана. На момент в нем шевельнулось желание ответить откровенностью на откровенность. Казалось, Филипп ждал этого. Но не дождался. Сен-Жюст овладел собой и переменил тему разговора.

— Вот мы почти и пришли. Теперь последний рывок — и неизвестность окончится. Хотя она уже окончилась. Теперь-то надеюсь, видишь?..

— Это может быть и форт.

— Форт? Ну ладно, пусть будет форт. А ну полезли наверх!..

…Лазар Гош, несмотря на свои неполные 25 лет, успел пройти суровую школу жизни. Сын крестьянина-псаря, он познал и нужду, и несправедливость, и палочную муштру старой армии. Он был одним из тех, кто безоговорочно примкнул к революции. Рядовой стрелок в 1784 году, капрал в 1789-м, потом сержант национальной гвардии Парижа, он вступил в ряды добровольцев первого призыва в чине капитана. Проявив героизм и талант, отличившись при Неервиндене, в мае 1793 года он стал генерал-адъютантом, в сентябре — генералом бригады, в октябре — генералом дивизии, после чего сразу же возглавил Мозельскую армию. Этот сказочный взлет, эта карьера, удивительная даже для революционной эпохи, не сделала Гоша гордецом: чуткий к солдатам, простой и открытый с офицерами, он умел привлекать сердца. Однако он знал себе цену. Постоянный успех, непрерывные победы научили его распоряжаться людьми. Ни при каких обстоятельствах не уступил бы он первенства тому, кого считал менее способным и менее достойным. Это сразу же понял Бодо и возблагодарил судьбу, связавшую его с подобным человеком. Это не сразу понял Сен-Жюст, чем в будущем осложнил и общее, и свое личное положение.